Поўны збор твораў у чатырнаццаці тамах. Том 9

— Подожди, Коля, — обращается он к Коле Бородичу, который пытается продолжать распилку комля, но безуспешно, так как пилу придавило в распиле. — Так пилу сломаешь — достанется нам от твоего бати.

— Извините, — это он Ткачуку. И Мороз быстро возвращается к дереву. Подхватывает пилу и продолжает работу.

Но и теперь не все идет ладно. Комель заедает пилу все больше. Заело. Мороз бросает пилу. Хочет приподнять комель, но тот не поддается. Ему на помощь подбегают ребята. Облепили бревно. Не поддается. Тогда и Ткачук не выдерживает, кладет велосипед на траву и тоже хватается за бревно…

Во дворе весело звучит:

— Раз-два, взяли! Раз-два, взяли!

Поддался. Коля Смурный подставляет в щель палку… Теперь пила свободно пилит комель. А за ее ручки держатся Мороз и Ткачук. Обоим волосы лезут в глаза. Оба разгоряченные, потные, довольные.

Чуть поодаль стоят ребята. Те, кому уже нечего делать. Пять пар глаз придирчиво наблюдают за работой старших.

Тихо переговариваются:

— Этот… из города… раньше сдаст.

— А если Алесь Иванович?..

— Не-е.

— У нашего-то… нога.

— Не-е.

— Дерево толстое. Сто лет пилить.

— Не-е.

Взрослые уже несколько раз взглядывали на стоящих и, кажется, поняли ответственный момент. Спины не распрямляют. Пилят. Мороз, тихо Ткачуку:

— Не боитесь потерять начальственный авторитет? Что дети скажут?

Ткачук, обливаясь потом, так же тихо:

— Не боюсь!.. Авторитет заработать надо… И дрова в школе будут!.. А то я ехал и думал: сейчас о дровах разговор пойдет…

А тут такое дело. И поработать не грех… — искоса посмотрел на оставшееся нераспиленное дерево. Потом на Мороза. Хитро и несчастно: — Учебники просить будешь?

— Буду!

— Зря! Не проси. Нету.

— Так чего же вы меня спрашиваете?

— А вдруг у тебя лишние есть?! Поделишься.

Мороз заразительно смеется, принимая шутку Ткачука:

— По одному учебнику на класс. И то из Минска привез.

Глазами поведя в сторону ребят, Ткачук тихо говорит Морозу:

— Смотри, как выстроились, черти. Ф-ф-y! И не бросишь.

Засмеют…

Мороз: — А мы вместе… Ну! Раз! Два! Три!

Они одновременно выпрямляют спины. Ребята разочарованно отступают. Мороз и Ткачук перемигиваются.

Толик, как бы подводя черту под спором ребят, произносит свое сакраментальное:

— Не-е…

— А что, живешь ты по-барски, — говорит Ткачук, входя в маленькую комнатку-боковушку Мороза, который живет здесь же при школе. — Ты смотри, даже кушетка панская.

Кушетка действительно роскошная в стиле барокко с выгнутыми, наподобие львиных лап, ножками. Мороз усмехается.

— Неплохо, неплохо живешь, — продолжает Ткачук, явно с каким-то подтекстом.

— Ну, а чего ж. Не жалуюсь…

— Ты не жалуешься, это — хорошо. Люди жалуются — это плохо. На тебя жалуются.

— Как?.. — Мороз несколько обескуражен.

— Да вот так вот. Жалоба на тебя поступила в письменном виде.

— От кого?.. — хотел спросить Мороз и осекся, считая не нужным спрашивать, кто же жалуется. — Ну, что ж, жалоба, так жалоба. Жалобу надо разбирать.

— Учишь плохо. Без строгости. Не поддерживаешь дисциплины. Как равный ведешь себя с учениками. — Голос Ткачука сделался жестким. — Не придерживаешься учебных программ…

— А, понял, от кого жалоба. От моей коллеги Подгайской.

— Теперь уже все равно. Ты сам как считаешь? Учишь-то как советских детей? По нашим программам? Или по какой-нибудь, может, своей программе? Личной?

— Ну зачем же личной? Стараюсь по нашим, — говорит Мороз, иронически усмехнувшись.

— Программа есть программа. Ее надо выполнять.

— Надо. Только как? Когда они учились в польской школе. Когда они своего родного языка толком не знают. Родного языка! Как же их сразу учить по нашим программам. По которым ребята учатся, зная намного больше их с самого начала.

Да… Конечно, не все в порядке. Конечно, успеваемость не блестящая. Но вовсе не это главное!

Главное, чтоб ребята поняли, что они люди, не быдло, не какие-нибудь там вахлаки, какими паны привыкли считать их отцов, а самые полноправные граждане. Как все: и они, и их учителя, и их родители, и все руководители в районе — все равные в своей стране. Ни перед кем не надо унижаться, надо только учиться, постигать то самое главное, что приобщает людей к вершинам национальной и общечеловеческой культуры.

А ведь по программе всего этого не пройдешь. Программато рассчитана на десять лет, а им это надо объяснить сегодня. Сейчас! Ну и как быть? Вот я и считаю, что это первейшая моя педагогическая обязанность. И я совершенно не собираюсь из них делать послушных зубрил. И не собираюсь из них делать образцовых отличников. Прежде всего из них нужно сделать людей.

— Слушай, а ты не считаешь, что это легче сказать?

— Считаю, что легко сказать… Труднее — понять. Ну, а еще труднее добиться. Ведь это в программах и методиках не оченьто разработано. И, к сожалению, часы на это не предусмотрены.

— Послушать тебя, так будто бы и верно все. Ну, а как же с программами? Значит, будешь числиться в отстающих? — говорит Ткачук, стоя у окна и глядя на школьный двор, уже прибранный и чистый, но с недостающим деревом, отчего нарушилась симметрия посадки.