Поўны збор твораў у чатырнаццаці тамах. Том 9

Сперва он пытался прислушиваться к тому, что происходило в траншее рядом: он слышал голос Маркина, отдававшего какие-то не очень разборчиво слышимые распоряжения — Маркин еще говорил негромко, не очень уверенно, и командные нотки проскакивали в его разговоре редко.

«Ничего, — думал Волошин, — этот быстро пары наберет…» Чаще были слышны четкие короткие ответы связных, приходивших к Маркину и быстро исчезавших.

«Неужели никто так и не удивится хотя бы отсутствию комбата? — болезненно-ревниво думал Волошин. — Все-таки старался быть хорошим для них командиром и, наверное, пострадал из-за этого?..»

И вот он услышал, наконец, голос Кизевича. Тот спросил у кого-то: «А комбат где? Ранен, что ли?»

Не Маркин, а кто-то другой, кажется, комсорг полка, ответил:

«Командир полка отстранен…»

«Едрит твои лапти…» — выругался Кизевич, пробормотал еще что-то безучастное к Волошину и… все!

«Вот и все! — подумал Волошин. — Вот и все поминки по тебе!.. А ты вообразил, что как бы твое отстранение не вызвало протеста среди подчиненных!.. Какой может быть в армии протест? Отстранен — значит, за дело! — и тут же сам себе возражал: — Ну и пусть! Оттого мне хуже не будет. Как-нибудь перемучаемся до конца боя, а там видно будет… Я еще посмотрю, как они справятся без Волошина… Командиру полка, да и Маркину, еще предстоит познать, что такое высота. И поделом!.. — и снова возражал себе: — А батальон? А люди? При чем здесь они?.. И в чем твоя вина, комбат Волошин?..»

* * *

…Стоя в неглубокой, наспех отрытой траншее, привычно склонившись грудью на бруствер, комбат Волошин смотрел в бинокль.

Голые, недавно вытаявшие из-под снега склоны высоты, с извилистым шрамом траншей на самой вершине, несколькими свежими пятнами минных разрывов, чахлый кустарник внизу — все застилал сумрак быстро надвигавшейся ночи.

Меняя позу, Волошин неловко повернул локоть, и ком земли с глухим стуком упал на дно. Тотчас в траншее послышался обиженный собачий визг, и на осыпавшуюся бровку мягко легли две широкие когтистые лапы.

— Джим, лежать! — тихо, не оглядываясь, скомандовал Волошин.

Собака тотчас послушно улеглась у ног хозяина, но, тихонько поскуливая, глядела на Волошина, пока он не оглянулся.

— Ну, ладно, не скули… Не нарочно ж я…

Джим, словно удовлетворенный ответом хозяина, смолк.

А Волошин снова стал смотреть на высоту. Не отрывая глаз от бинокля, он повертел пальцами окуляры, отыскивая наилучшую резкость, но видимости по-прежнему не было. Опустив бинокль, он расслабленно откинулся к задней стенке траншеи…

— Да, Джим, кажется, мы вчера дали маху, не атаковав с ходу высоту. Понимаешь, были шансы захватить ее, но… подвела артиллерия. У нашего друга Паши к тому времени не осталось и десятка снарядов… Что он мог сделать на таком голодном пайке?.. Соседний батальон ввязался в затяжной бой за совхоз много правее… кстати, тоже неудачно, а значит, и ему не до нас было… Когда я все-таки спросил про высоту комполка, он ничего не ответил. Он в такие минуты отмалчивается, как ты, Джим… хотя можно понять: наступление выдыхалось, задачу свою полк кое-как выполнил, а дальше, наверно, еще не было определенного плана и у штаба дивизии… И все-таки высоту надо было брать. Теперь не сидели бы почти в болоте…

Конечно, потрепанного нашего батальона было недостаточно, но и высота была не та, что сейчас… Вчера на ее голой вершине еще не была отрыта траншея, а главное — правофланговый склон над болотом, кажется не был еще занят немцами. Заняли они его утром и весь день, не обращая внимания на наш пулеметный обстрел, копали… Отсюда хорошо было видно, как там мелькала над брустверами черная россыпь земли… как урчали моторы… подошли, наверно, несколько грузовых машин, и немецкие саперы до ночи таскали по траншее бревна — ясно, для блиндажей и окопов… А ночью, пожалуй, заминируют и склоны. Теперь возьми ее, попробуй — батальон все тот же, а она уж не та, что вчера… А брать ее, наверно, все равно придется. Сколько тут просидишь, в болоте?..

Быстро темнело, над голым мартовским пространством все гуще растекались холодные сумерки, в которых тускло серели пятна еще не растаявшего снега во впадинах…

По траншее к Волошину незаметно подвинулся дежурный разведчик, наблюдавший из соседней ячейки за высотой. Зябко передернув плечами под серой замызганной телогрейкой, он сказал как бы самому себе:

— Укрепляется, гад!

Комбат молча кивнул в ответ. Было холодно, и Волошин, как и боец, невольно передернул плечами. Джим, словно поняв намерения хозяина, пробежал шагов пять по траншее и, остановившись, вопросительно глянул серьезными, немножко печальными глазами.

— Так, Прыгунов, наблюдайте, — стряхивая с локтей и бортов шинели налипшую землю, сказал Волошин. — Если что — сразу докладывайте.

— Есть, товарищ комбат.

— Только не вздумай курить.

— Некурящий я.

— Тем лучше. На ужин подменят.

Обдирая стены узкой траншеи плащ-палаткой, наброшенной поверх шинели, Волошин быстро пошел вниз к землянке…