— Что с лейтенантом? — спросил Волошин, приседая рядом, но, только взглянув на мертвенно-бескровное лицо ротного, сразу понял: все.
— Оставить убитого! — приказал он.
— Товарищ комбат! — взмолился боец, пожилой человек со слезящимися глазами. — Товарищ комбат, как же так? Его же ранило, мы потащили, а тут… Как же так, товарищ комбат?..
— В цепь! — жестко приказал он. — Приготовиться к атаке!
Внешне рота почти не отреагировала на эту команду. Выждав минуту, он скомандовал снова:
— По отделению… Короткими перебежками… Вперед!
До него донеслось из цепи несколько невнятных обрывков команд, несколько человек в разных ее местах все же вскочило и, пригнувшись, бросилось вперед, на обмежек. Прямо перед комбатом мелькнула помятая, с рудыми подпалинами на полях шинелька бойца, который проворно взлетел на пригорок, но вдруг выронил к ногам винтовку, повернулся, словно пытаясь оглянуться, и плашмя свалился наземь.
Попадали тотчас и другие, поднявшиеся по команде первыми.
С высоты строчило нe меньше четырех пулеметов, и фонтанчики взрывов на земле, как градины, усеяли землю перед ротой.
Те из лежащих бойцов, чья очередь была подняться, еще плотнее припали к земле, и комбат не подал новой команды.
«…Нет, атаковать под таким огнем… невозможно… Просто положить тут весь батальон… Все!» — вслушивался он в громыхающую разноголосицу боя, стараясь найти в ней хоть какую-нибудь оплошность противника.
Волошин на четвереньках пробежал несколько шагов к обмежку и оглянулся, лихорадочно соображая, что предпринять.
Гутман с Чернорученко, пригнувшись, уже волокли к нему конец провода, за ними на четвереньках ползли трое связных, и за всеми короткими перебежками продвигался ветврач в испачканном, мокром на животе полушубке.
— Связь! Живо!
Пока Чернорученко подсоединял концы провода к аппарату, комбат прокричал:
— Связной седьмой роты!
Никто ему не ответил, и он крикнул громче:
— Связной седьмой!
То ли разрывы и пулеметная: трескотня не давала услышать команду, то ли некому было отозваться, и Гутман, обернувшись на локте, крикнул трем связным, намертво припавшим к земле в десяти шагах сзади:
— Эй вы! Оглохли там?
Один из бойцов заворошился, с напряжением на лице вглядываясь в комбата, и тот выругался:
— Какого черта молчишь? А ну, бегом за командиром роты!
Боец, сильно пригибаясь, едва не наступая на обвисшие полы шинели, побежал вдоль болота налево.
— Передайте по цепи: сержанта Ершова — ко мне!
Гутман прокричал громче, и, кажется, его команду передали.
— Связной девятой!
— Я! — приподнялся на траве белобрысый боец.
— Бегом за командиром роты.
Боец отбежал полсотни шагов, как опять грохнуло над самой цепью восьмой и в воздухе зачернели четыре кляксы.
И сразу кто-то закричал леденящим душу криком.
Один боец неподалеку, бросив в цепи винтовку, неуклюже пополз в кустарник, волоча раненую ногу с размотавшейся обмоткой.
— Перебьет так всех, — прокричал кто-то. — Чего лежать?
— Да. Дает, сволочь, чих-пых, — сказал Гутман. Чернорученко все возился со связью, продувая трубку, и Волошин вскипел:
— Ну, ты долго там?!
Связист, однако, поднял к комбату бледное лицо, растерянно заморгав добрыми глазами.
— Нет связи. Перебило, наверно…
— На линию марш! Быстро!
Чернорученко что-то умоляюще бросил Гутману и, закинув за спину карабин, подхватив в руки провод, побежал в болото.
Немец между тем не жалел ни снарядов, ни патронов. Наши молчали.
Наконец со стороны девятой роты, куда к этому времени перенес противник обстрел бризантными снарядами, прибежал не комроты, а связной. Кашляя от удушливой, оседавшей в болоте тротиловой вони, боец упал возле Волошина.
— Записка от комроты.
Вот что было набросано рукой Кизевича:
«Наступать не могу, залег в болоте. Выбивают бризантные. Фланкирующие пулеметы с той высоты не дают продвигаться. Прошу разрешения отойти».
Не оборачиваясь, комбат прокричал бойцу:
— Потери большие?
— А?
— Потери, говорю, большие?
— Наверно, человек двадцать. Вон он как лупит с воздуха. А с фланга пулеметы. Старший лейтенант там ругаются… за «Малую»…
Прибежал вызванный с фланга восьмой командир взвода Ершов.
— Сержант Ершов по вашему при…
— Какие потери в восьмой? — не дал ему договорить комбат.
— В роте не подсчитывал, — утирая потное лицо, сказал Ершов. — Наверное, человек восемь. Пригорочек спасает.
— Да-а, а вот у девятой пригорочка не оказалось…
Сзади, неуклюже двигая задом, к комбату подполз ветврач и просипел сдавленным голосом:
— Что случилось, комбат? Почему не поднимаются в атаку?
Комбат посмотрел на него отсутствующим взглядом и не ответил.
— Почему не поднимаете роты в атаку? — настойчиво сипел в ухо ветврач. Лежа рядом, он тяжело дышал, все не выпуская из рук неизвестно для какой надобности вынутый из кобуры наган, ствол которого был плотно забит землей.
— Прочистите оружие, — холодно сказал Волошин. — Разорвет ствол.
Ветврач, спохватясь, начал выколачивать из канала ствола землю.