Поўны збор твораў у чатырнаццаці тамах. Том 9

— Подождите! — не зная еще, чем можно их и себя утешить, сказал Волошин. — Еще не все потеряно. Еще мы подержимся. У нас ведь броня.

— Броня?!

— А как же! — ободряюще сказал капитан. — Вот — земля родная. Лучше нет в мире брони. Попробуй, пробей. — Стукнул он кулаком в стену. — Там на косогоре, бугорка не было. А тут… Там бы такой блиндаж!

— А це правда! — раздался вдруг просветленный голос. — Я там за лопаточку ховався…

Не успел он договорить, как стены блиндажа снова содрогнулись от мощного взрыва, потом еще одного и еще двух кряду.

Дверь они держали подпертой у самой земли ногами. Волошин из всех сил упирался в ее уголок каблуком сапога, и у него едва хватало силы удержать ногу при взрыве.

Вся верхняя часть двери, иссеченная осколками, засветилась десятками щелей и дыр… Но дверь выдержала.

Гранаты все-таки рвались в отдалении, за три метра в траншее, и он удивился, что ни одна из них не разорвалась под дверью.

— Значит, есть Бог, — сказал кто-то из раненых, — коли он не дает разорваться гранатам у самой двери… а то бы…

— Там не Бог, — сказал Волошин, прильнув к одной из щелей, — там два святых лежат и не дают подкатиться гранатам к двери. Они и мертвые защищают нас живых…

— Господа, открой им двери рая… — почти пропел кто-то из тьмы.

У стены встревоженно завозился Маркин.

Не выпуская из рук пистолет, он выдернул из-под изголовья сумку, коротко бросив в наступившей затем тишине:

— У кого спички?

Кто-то дал ему спички, и лейтенант, поискав в сумке, выдернул оттуда несколько бумажек, свернул их в трубку.

В блиндаже загорелся коптящий небольшой костерок, в который Маркин, нервно сминая, начал совать бумаги.

— Карта у вас? — поднял к Волошину мрачное лицо начштаба.

Волошин молча вынул карту из сумки и бросил Маркину.

Блиндаж скоро наполнился дымом. К горящим документам начштаба, именным спискам и картам кое-кто из бойцов начал подбрасывать свои бумаги, которые быстро начал пожирать огонь. Волошин видел, как кто-то вместе с бумагами бросил к огню конверт и письмо, написанные крупными буквами, и когда огонь уже подобрался к уголку листа, человек вдруг закричал неожиданно:

— Не надо! Не надо!.. Отдайте его мне!

Чьи-то услужливые руки выхватили лист из огня, торопливо потушили тлевший уголок и передали в угол кричавшему.

Там послышались всхлипывания…

А немцы все медлили. С трудом вынося эту мучительную паузу, Волошин повернул автомат стволом к двери и протрещал несколькими очередями. Иссеченная пулями и осколками дверь светилась многочисленными дырами, сквозь которые, однако, можно было наблюдать лишь узкий отрезок траншеи напротив.

Заглянув в одну из дыр, капитан увидел нечто такое, что его удивило.

Сначала ему показалось, что это был дым, струи которого, расходясь под потолком, тянулись по воздуху к двери и собирались теперь в траншее. Но приглядевшись, он понял, что это было что-то другое. Плотно-серое дымное облако быстро наполняло траншею, уже скрыв ее противоположную стену и снизу вползая в блиндаж.

Бойцы завозились, закашлялись, и лежавший у двери раненый в руку боец вскричал:

— Братцы! Да они же нас газом! Вы чуете?

— Тихо! — крикнул Волошин. Но было поздно.

Весь блиндаж встревоженно зашевелился, задвигался, ктото в темноте заплакал, многие начали удушливо кашлять.

Волошин почувствовал, как у него самого нестерпимо защипало в носу и по щекам потекли слезы. Он опустился на корточки.

— Сколько раз ругал начхим, где противогазы, — запоздало каялся кто-то. — Теперь вот подыхать!..

Дымной, удушливой мглы натекло в блиндаж все больше, было темно, дышать становилось нечем. Уткнувшись лицом в суконный рукав шинели, Волошин с трудом делал мелкие вдохи…

А там, за дверью, наверху своим чередом шел огневой бой, к которому он хотя и прислушивался, но уже давно перестал в нем разбираться. А теперь, вероятно, этот бой уже их не касался…

Он не сразу почуял, как кто-то потянул его за рукав, и недоуменно поднял тяжелые глаза.

— Товарищ комбат, возьмите!

Чья-то солдатская рука протягивала ему знакомую матерчатую сумку с противогазом, в котором теперь было спасение.

Однако он не сразу решился протянуть свою руку навстречу, он не был готов к этому жесту великодушия… Но рука его инстинктивно, почти без участия воли, взметнулась к узенькой перекрученной лямке.

— Я комбат! Я здесь комбат! — вдруг почти выкрикнул под стеной Маркин, и Волошин, содрогнувшись, отдернул руку.

— Что, спастись хочешь? — просипел он. — Отдайте ему!

Отдайте противогаз лейтенанту!

— Я — не спастись! Но здесь я назначен комбатом. Понятно?

— Ты!.. — негодующе выдавил из себя Волошин. — О чем заботишься?

Маркин ничего не сказал больше, противогаз он тоже не взял, его подобрала с прохода чья-то поспешно протянувшаяся из угла рука.

Вдруг снаружи донеслось несколько дальних встревоженных криков, и Волошин, напрягшись, чтобы расслышать их, не сразу увидел, как кто-то решительно шагнул по телам к двери и широко рванул ее на себя.

— Немец! Немца держите! — завопили в блиндаже.

Волошин, который ближе других был к двери, вскочил, бросился следом…