Поўны збор твораў у чатырнаццаці тамах. Том 9

— Тихо! — вдруг останавливает его Желтых и вслушивается. Мы тоже вслушиваемся. Из-за пригорков доносится невнятный далекий гул. Он еще очень тихий, но что-то в нем есть зловещее. Вскоре, однако, он затихает.

— Не о себе разговор, — продолжает прерванную мысль Желтых. — Сам я готов, черт с ним, на все. Но… Чтоб детям не пришлось хлебать все то же хлебово.

— Ничего, пусть повоюют, — непонятно, шутя или всерьез, говорит Задорожный. — Умнее будут. Война, как академия, — учит.

— Академия! — ворчит Желтых. — Сам вот сперва пройди эту академию, а потом говори.

* * *

Вдруг Желтых оборачивается, вслушивается и поспешно поднимается на ноги.

Вдали от пехотинской траншеи кто-то идет. Лунный свет высеребривает плечи и головы двоих. Они подходят все ближе и ближе… Оба в касках, передний в плащ-палатке, накинутой на плечи.

Ну что, артиллеристы? — слышится из темноты надтреснутый голос командира батальона. — Дружно спите?

— Никак нет, товарищ капитан, — спокойно говорит Желтых и не торопясь, одергивая на ходу гимнастерку, идет навстречу.

Остальные, выжидательно повернув головы, сидят на месте. Комбат и его связной подходят к огневой позиции.

Поспешная поступь капитана выдает его озабоченность. Со скрытой угрозой он спрашивает:

— Почему часового нет?

— Так мы все тут. Никто не спит, товарищ капитан, — оправдывается Желтых.

— Ага, все тут! А кто наблюдает за противником?

— Да вот все и наблюдаем.

— Все. Ну и что же вы наблюдали?

— Так, ничего. Гудело только…

— Гудело!..

Он идет дальше вдоль окопа к площадке огневой. За ним следует притихший Желтых. Сзади с автоматом поперек груди идет связной. У входа на площадку комбат останавливается, молча смотрит на окоп.

— Сколько вы тут стоите, на этой огневой?

Желтых сзади переступает с ноги на ногу и деловито уточняет:

— На этой огневой? На этой огневой, товарищ капитан, мы второй день, значит.

— И за два дня вы не могли вырыть укрытие для пушки? Комбат насторожен, в его сдержанности чувствуется гнев.

— Могли, почему…

— Почему же не выкопали?

— Так приказа не было, товарищ капитан. Думали, вперед двинемся. Наступать надо. А тут чего-то вдруг остановились. К чему?

— Вы кто, командир орудия или командующий фронтом? — язвительно спрашивает капитан, повернувшись к Желтых.

— Командир орудия. Куда там мне — фронтом!..

— Так вот и соображайте, как командир орудия, — со сдержанной злостью бросает комбат. — А вы дурака валяете. Спать больно горазд.

Он умолкает, с полминуты топчется на месте. Хлопцы настороженно молчат сзади. Потом комбат объявляет:

— Вот завтра пехоту поддерживать будете. Ясно?

— Как поддерживать?

— Как? Хотя бы огнем.

— Отсюда? — удивленно спрашивает Желтых.

— Отсюда. Откуда же еще?

— Ну, отсюда нельзя, товарищ капитан. Тут нас как пить дать накроют.

— Возможно, — с деланным равнодушием соглашается капитан. Если вы окапываться как следует не хотите, могут и накрыть.

Поспешно один за одним встают с земли хлопцы. Темными силуэтами подходят поближе и маячат за командиром. Желтых хмурится.

— Нет, так нельзя. Все накроется по-дурному. — И вдруг он сердито оживляется. — А что, с закрытой позиции нельзя?

Вон гаубишники, дармоеды. За неделю ни разу не выстрелили. Вот им и поддержать.

Комбат, однако, нетерпеливо повернувшись, в упор спрашивает Желтых:

— Вы поняли задачу?

Но Желтых тоже начинает нервничать, глазки его начинают моргать, брови смыкаются.

— Что задача? Как ее выполнишь? Под самым носом стоим. Тут же вон — попробуй высунься. Враз башку продырявит.

Надо приготовиться.

— Готовьтесь.

— Ага, готовьтесь! Легко сказать. Надо огневую сменить.

Окопаться. Это не шутка. За ночь не сделаешь…

— Вот что, — обрывает его капитан. — Мы не на базаре — торговаться, старший сержант. Приготовиться, окопаться, укрыть орудие. И утром доложить. Ясно?

Комбат поворачивается и направляется куда-то во мрак.

Желтых молча стоит на месте и бессмысленно смотрит вслед.

Мы, ошеломленные, молча стоим рядом. Первый не выдерживает Задорожный. С запоздавшей злостью он плюет в траву.

— Ну вот, дождались! За-да-ча! Хорошо ставить задачи, в блиндажиках сидя. А тут попробуй — стрельни. Он тебе задаст, что за день трупы не пооткопаешь.

— А ну замолчи, трепло! — зло обрывает его командир.

— Главная опасность, конечно, минометы, — после паузы тихо говорит Лукьянов. — По моим предположениям, где-то на водоразделе их корректировочный пункт.

Желтых какое-то время молчит, вслушиваясь в темноту, напряженно стараясь что-то сообразить, не обращая внимания на хлопцев. Потом, выругавшись про себя, идет в окоп, выносит оттуда автомат и говорит:

— Попов, остаешься за меня. Кривенок, хватит валяться. Пошли, — и идет куда-то в тыл. Кривенок нехотя встает, на ходу надевает на себя винтовку. Лешка садится на бруствере.

— К начальнику артиллерии пошел. Ветеран к ветерану. Может, договорятся как-нибудь, — мрачно говорит он.

Я сажусь на бруствер. Рядом присаживается Лукьянов. Попов стоит и поглядывает вокруг.

— Ему-то что, — раздраженно ворчит Лешка. — Ему лишь бы приказать. На твою голову ему наплевать.

Попов поворачивает к нему скуластое свое лицо.