Поўны збор твораў у чатырнаццаці тамах. Том 9

— Да, вряд ли Сотников выживет, — подумал Рыбак. — А впрочем… Может, даже и лучше, если не выживет. Ему уже все равно, а Рыбаку… Рыбаку без него было бы куда как сподручнее. Его бы шансы увеличились. Других здесь свидетелей нет, можно будет сказать, что окажется выгодным.

— А тебе, гляжу, больше повезло, — намекнул старик.

— Мое еще все впереди, — ответил Рыбак.

— Ясное дело — впереди. Так они не оставят.

Снова загремела дверь, и на пороге появился Стась с котелком в руках.

— На воды! Живо! И чтоб этот бандюга к завтраму был как штык. А ты, старый хрен, марш к Будиле.

Рыбак взял воду, Петр уставился в Стася.

— А зачем, не знаешь?

— Знаю. В подкидного сыграть. Ну, живо.

Старик тяжело поднялся, подобрал с пола тулупчик, вышел из камеры. Тяжелая дверь захлопнулась.

Встав на колени, Рыбак стал тормошить Сотникова. Потом, приподняв его голову, поднес воду. Сотников вздрогнул и жадно припал к котелку.

— Кто это? — спросил он, напившись.

— Это я. Ну как? Лучше?

— Рыбак! Фу ты! Дай еще.

Сотников выпил еще и пластом слег на солому.

— Что, били здорово? — участливо спросил Рыбак.

— Да, брат. Досталось… А тебя?

— Что?

— Били?

— Нет. Не очень, — смешавшись, сказал Рыбак. Он прислушался, но вроде вокруг было тихо. — Слушай, я вроде их обхитрю, — шепнул он, склонившись к товарищу. Тот удивленно раскрыл глаза. — Только нам надо говорить одинаково. Значит так: шли за продуктами. Хутор сожжен, притопали в Лесины. Понял?

— Ничего я им не скажу, — подумав, сказал Сотников.

— Ты брось, не дури. Надо кое-что и сказать. Так слушай дальше. Мы из отряда Дубового, отряд в Борковском лесу. Пусть проверят.

— Но Дубовой действительно там.

— Ну и что? Ты послушай меня. Если мы их не проведем, не схитрим, то через день-два нам каюк. Понял? А то, может, как выкрутимся.

Сотников на минуту задумался.

— Ничего не выйдет.

— Не выйдет? А что же тогда выйдет? Смерти достукаться легче всего. Ты послушай, нам надо их поводить. Как щуку на удочке. Иначе перетянешь, порвешь — и все пропало. Надо прикинуться смирными. Знаешь, мне предложили в полицию.

Веки Сотникова вздрогнули.

— Вот как! Ну и что — побежишь?

— Не побегу, не бойся. Я с ними поторгуюсь.

— Смотри, переторгуешься.

— Так что же — пропадать? — озлясь, почти вскрикнул Рыбак.

Сотников задышал чаще, труднее.

— Напрасно лезешь в дерьмо. Позоришь себя. Живыми они нас не выпустят.

— Как сказать.

— Что говорить, разве не ясно? Не в карты же играть они тебя в полицию зовут.

Наверно, не в карты. Но он шел на эту игру, чтобы выиграть жизнь — разве этого мало для самой отчаянной игры. А там оно будет видно. Только бы вырваться из этой западни, остаться в живых. И ничего плохого он себе не позволит. Разве он враг своим?

— Не бойсь, — сказал он спокойнее. — Я тоже не лыком шитый.

Сотников коротенько вымученно усмехнулся.

— Чудак! С кем ты вздумал тягаться?

— А вот увидишь!

— Это ж машина. Или ты будешь служить ей, или она сотрет тебя в порошок.

— Я им послужу!

— Только начни!

— А что же тогда — погибать? Чего легче. Угробить им нас проще, чем клопа раздавить.

— Ты разве клоп? Ты же солдат, партизан. Защитник народа. И если уж погибать, так без позора чтоб. С честью.

— С какой еще честью? Тоже зарядил: позор, честь! Вот они тебе завтра девять грамм в затылок, и вся честь. Червей кормить будем.

— Что делать? Не мы первые, не мы последние. Зато совесть чистая будет — вот что главное.

— Хе, совесть! Сказал тоже: совесть! Совесть ты в яму с собой не возьмешь. Немцам останется.

— Людям останется. Неужели ты не понимаешь? На нас ведь люди всюду глядят. Помнишь, везли — все местечко глядело — что за такие? И стрелять будут — будут глядеть, говорить будут, другим расскажут. Надо же помнить об этом.

Даже на краю ямы.

— Да ну тебя! На краю ямы не до совести будет.

— Да, брат, у тебя ветер в голове и никаких принципов.

— Зато у тебя их чересчур много!

Нет, с ним не сговориться. Как в жизни, так и перед смертью у него на первом месте твердолобое упрямство, какие-то принципы. Но кому не известно, что в игре, которая называется жизнью, выигрывает тот, кто больше хитрит, чихая на все и всякие принципы, и думает, как спасти свою голову.

16

В камеру приводят Петра. Нагнув белую голову, старик молча прошел в свой темный угол.