Поўны збор твораў у чатырнаццаці тамах. Том 9

— Я пошел! Если бы знали… Негоже говорить здесь. Хотя что уж теперь — поздно таиться… Отнекивался, как мог. В район не являлся. Разве я не понимал, что это такое. Да вот ночью однажды — стук, стук в окно. Открыл, гляжу, наш бывший секретарь из района, начальник милиции и еще двое при оружии. А секретарь меня знал, как-то в коллективизацию отвозил его после собрания. Ну, слово за слово, говорит: «Слышали, в старосты тебя метят, так соглашайся. Не то Будилу поставят — всем худо будет». Вот и согласился. На свою голову.

— Да-а, — неопределенно сказал Рыбак. Сотников молчал.

— Полгода выкручивался между двух огней. Пока не сорвался. А теперь что делать? Придется погибнуть.

— Погибнуть — дело нехитрое, — сказал Рыбак.

Стало тихо, все умолкли, углубившись в свои невеселые мысли, стараясь понять, что все-таки их ждет завтра.

Сотников тоже молчал и думал:

«Черт возьми, еще один сюрприз — этот староста. Кажется, свой человек, а вчера они видели в нем врага. И просчитались. Мало было Демчихи, так еще и Петр! Но что теперь делать? Завтра капут всем. Нет, это невероятно: при чем тут все? Хотя чему удивляться! Скорпион должен жалить. Иначе какой же он скорпион? Очевидно, потому и позаталкивали всех в одну камеру. Камеру смертников».

17

В камере темно. Задремавший Рыбак приподнял голову — рядом звучал разговор.

— О, бедная, намучилась, наверно, — сказала Демчиха.

— Ладно, не перебивай, — произнес в углу Петр. — Ну так рассказывай, рассказывай.

Бася продолжала рассказ.

— Ну, я сперва хотела бежать за ними, как повели. Немцы построили всех и повели в карьер, где глину брали. Выскочила я из палисадничка, а тетка Прасковья машет рукой: «Ни за что не ходи, — говорит, — прячься». Ну, побежала назад, за огороды, влезла в лозовый куст. Может знаете, большой такой куст лозы возле речки? Густой-густой. За два шага стежечка на кладку, а как сидишь тихо, не шевелишься — нисколечко тебя и не видать. Ну, я залезла и сидела. Думала, как мамка вернется, позовет меня. Ждала-ждала — не зовет никто. Уже и стемнело, страшно мне стало. Кто-то шевелится будто, крадется к кусту.

Думала: волк. Так волков боялась! И не заснула нисколечко.

А как стало светлеть, тогда заснула. А как проснулась, очень есть захотелось. А вылезть из куста боюсь. Слышно, на улице гомон, какие-то подводы из хат местечковых все выгружают, куда-то вывозят. Так я и сидела еще день и еще ночь. И еще не помню уже сколько. Сижу да плачу тихонько. А по стежке тетки несут на речку белье полоскать. Один раз слышу, кто-то возле куста остановился, я и замерла вся. Аж слышу тихонько так: «Бася, а Бася!» Гляжу, тетка Прасковья нагнулась…

— А ты не говори, кто. Зачем нам про всех знать, — спокойно перебил ее Петр.

— Ну, тетка… дает мне узелок, а там хлеб, сала немножко. Я как взяла его, так и съела все. Только хлеба осталось. А потом как заболел живот… Так плохо было, что помереть хотела. Смерти просила и маму, и бога. А потом лучше стало. Однажды очень напугалась утром. Только задремала, сдалось, какой-то зверь крадется по берегу под кустом. А это кот. Огромный такой серый кот из местечка, оголодал и рыбу из речки ловит. Знаете, на берегу так замрет, уставится в воду, а потом как прыгнет! Вылезет мокрый, а в зубах рыбка. Вот, думаю, если бы мне так. Хотела я отнять рыбину, да он под другой куст убежал. Но потом мы с ним подружились. Придет когда днем, заберется в куст, лежит рядышком и мурлычет. Я глажу его и немножко сплю. А когда голод донял, выбралась ночью на огород, у Кривого Залмана огурцы еще были, семенные которые, морковка. А вот кот мой не ест морковку, жаль мне его…

— Пусть бы мышей ловил, — отозвалась из темноты Демчиха. — У нас, в Поддубье, у одних была кошка, так зайчат таскала домой. Ей-богу — не лгу. А как-то приволокла зайца огромадного, да на чердак не встащила, наверно, не осилила. Утречком вышел Змитер, глядь: заяц под углом лежит.

— А так то, наверно, у нее котята были, — догадался Петр.

— Ну, котятки.

— Так это понятно. Тут уж для котят старалась. Как мать которая. Ну а потом как же ты?

— Ну, так и сидела. Тетка… Ну та, которая… еще несколько раз хлеб давала. А потом холодно стало, дождь пошел, начала листва осыпаться. Однажды меня кто-то утречком увидел, дядька какой-то. Ничего не сказал, прошел мимо. А я так напугалась… Потом в овине пряталась, но обыск какой-то был, чуть меня не нашли. Тогда я в хлев перешла, свиньи там были. Возле свиней пряталась. Затиснусь ночью между свиньей и подсвинком и сплю. Свинья спокойная была, а кабан, холера на него, кусался…

— О господи! И намучилась, бедная, — тихо вздохнула Демчиха.

— Нет. Там тепло было.

— А как же с едой? Или носил кто?