Повелитель

Пришло – не затоптать, не вымарать,
Не вычеркнуть заветных строк:
Трава, как волосы кикиморы,
И сердца голубиный ворк,

И мокрость веточки рябиновой,

Дрожащей прямо возле глаз,
И слой земли раскисшей, глиновой,
Что под ногами запеклась,

И тихий, мерный ход истории,

Где редкий дождь и блёклый свет,
Где даль в глаза течёт, как море, и
Тебя самой – как будто нет.

Ну, и дорога – грусть заплечная,

В овраге шина у мостка…
И, как смола, густая, вечная,
Непреходящая тоска.

Антон же, хоть и немного потолстел, но выглядел хорошо. В темно-зеленой рубашке, кожаной жилетке и шляпе он читал, опершись одной рукой о рояль, демонстративно бросая листок с прочитанным стихотворением на пол.

если запах тополиной гари
просочился меж оконных рам,
если не хватило божьей твари
верных ста пятидесяти грамм —

вечных ста пятидесяти граммов,

наступил загаданный июнь:
тёпленькой закапало из кранов.
на дорожку на дорожку плюнь.

до свиданья, друг мой, до свиданья,

я запомнил с молодых ногтей:
летом ремонтируются зданья,
летняя москва – не для детей.

если улучшается погода,

сразу рассыпается игра.
именно цветение природы —
самая прощальная пора.

Следующее Ларичев написал недавно.

напока позабывшие слово скорее
коченеют в особом осеннем тепле
запоздалые дети бульварных скамеек
фокусируя взгляд на ближайшем

стекле и всё то что уходит уходит уходит

не вернётся а просто никак не уйдёт
я отдал свою честь алкогольной пехоте
ты отдал свой последний как новенький год

мы бледнеем в ночи меж бутылок початых

что цепляют судьбу безнадёжней блесны
марианские хроники с детских площадок
большинство но не все доживём до весны

Эти стихотворения Антона Надя любила. Вот и сейчас, в поезде, она вспомнила знакомые строки. И начала жалеть, что поехала одна. Лучше было остаться дома, зазвать к себе друзей и устроить маленький праздник. Она снова вспомнила вчерашний вечер. Как после Чеховки сидели на Страстном бульваре. Листья падали и шуршали, деревья, подсвеченные цветными фонарями, светились синим, красным, или зеленым, а небо разделилось надвое: белое со стороны большой тучи и синее там, куда облака еще не дошли.

Надя снова посмотрела в окно. Промелькнули желтые цветы, растущие на болоте. «Сапсан» летел мимо топи, черной воды, мертвых деревьев. Начался дождь, и по стеклу побежали струйки, не вверх, а вбок, наверное, из-за скорости. Ехать осталось всего полчаса.

30. Задачи нет

На следующий день Надя вышла в город без цели и брела по улицам наугад, сворачивая на ту или иную улицу. Она прошла Исаакиевский собор, потом, заметив плотное серое полотно над шпилем Адмиралтейства, поспешила к нему, опасаясь, что еще немного, и все исчезнет в бесцветном сумраке. Погода менялась стремительно, то рассыпаясь белоснежным пухом мелких облачков, то густо нависая плотными чернильными тучами. Но когда Надя подошла к фонтану у главного здания, небо снова сменило узор, став ярко-синим с белыми перистыми прожилками.

На пути к Эрмитажу она заметила школьный класс, переходящий дорогу. Учительница стояла посередине с красным флажком в вытянутой руке, пока дети шли на другую сторону. Надя вспомнила детство – она с одноклассниками, как и эти дети, переходит дорогу, а их первая учительница Нонна Федоровна останавливается и поднимает правую руку. Автомобили послушно тормозят и ждут. И маленькая Надя идет медленнее, зачарованно глядя на свою учительницу, остановившую дорожное движение одним взмахом руки.