Прервал его министр колоний, поинтересовавшийся, на каком основании следует бомбардировать этот край, который со временем, вероятно, можно будет завоевать, быть может, аннексировать или хотя бы взять под свой протекторат. Крайней мерой, к которой он готов был прибегнуть, было истребление коренных жителей, однако и тех, по его мнению, предпочтительнее было бы поработить. Но до основания разрушить невидимую землю? Никогда! Там, наверху, должно быть, находятся неизвестные богатства. Сам он, в свою очередь, выразил надежду, что когда-нибудь Франция прирастет за счет этого прекрасного владения, размерами превосходящего всю поверхность земного шара.
Тут в спор хотел вмешаться физик Соломон Кан, но его опередил министр труда. После комплимента в адрес обоих коллег – министр признался, что восхищен тем, насколько ярко каждый из них выразил дух своего министерства, и похвалил воинственность военного министра и захватнические амбиции министра колоний – он заявил, что сейчас выскажет соображения, которым следовало бы прозвучать из уст министра юстиции и которые, на его взгляд, доказывают, что идея колонизации неприемлема с точки зрения закона, юриспруденции и правосудия, ведь область вакуума и так уже принадлежит людям.
– Знаете ли вы, – спросил он, – что любой землевладелец является собственником не только земли, но и
Президент республики молчал.
– Прошу слова, – сказал господин Летелье.
Просьба была удовлетворена, и в зале воцарилась тишина.
– Господа, – начал он, – до истребления или колонизации невидимого мира французскую науку ждет еще не одно десятилетие работы.
До высоты в пятьдесят километров не долетит ни одна бомба (по крайней мере так, чтобы от этого была хоть какая-то польза), а даже если и долетит, то ее разрыв в вакууме произведет лишь незначительные разрушения. И напротив, падая на землю с силой астероида, неразорвавшаяся шрапнель вызовет необратимые последствия. Это что касается истребления.
Теперь рассмотрим колонизацию. Те летательные аппараты, которыми мы располагаем, не способны поднять нас так высоко. На высоте примерно в двадцать пять тысяч метров от атмосферного слоя воздух слишком разрежен для того, чтобы поддерживать наши воздушные шары, аэропланы или геликоптеры. Летать там – все равно что плавать в тумане. Это чистое безумие.
И даже если мы сумеем починить аэроскаф – при условии, что после ремонта он сохранит все свои летные свойства, – он не сможет поднять более шести человек зараз. И потом, нужно ведь понять, как им управлять!..
Да и вряд ли аэроскаф пригоден для починки. Построить такой же нам пока не по силам, да и двигатель, который мы бы поставили на место лягушачьих динамо – уж простите мне этот варварский неологизм, – был бы слишком тяжелым.
К тому же, господа, как жить там – наверху? Я понимаю, что есть дыхательные аппараты против асфиксии; но какой скафандр изобрести против понижения давления? Какую герметичную и в то же время подвижную броню?..
Нет-нет, не стоит даже и мечтать об уничтожении надвоздушного материка, который к тому же, быть может, занимает некое фундаментальное место в устройстве планеты, который, быть может, является важным конденсатором солнечной энергии и исчезновение которого, вероятно, повлечет за собой исчезновение земной фауны, в том числе каких-нибудь вырождающихся, тиранических и порочных орангутангов, которые нам, как существам себялюбивым, столь дороги.
И уж тем более нам не следует помышлять о колонизации этого мира, потому что доступ в него нам закрыт, потому что колумбиадой Жюля Верна или кейворитом Уэллса мы – увы! – располагаем лишь в мечтах.
– Но тогда – что делать? Да, что делать? Или так и будем сидеть и ждать, пока нас выудят всех до единого? Не колонизируем мы их –
Президент республики молчал.