Повелитель света

– Сию минуту, мадемуазель, пожалуйста, не перебивайте. Министерство иностранных дел только что получило через посредничество турецкого посольства посланную Блистательной Портой длинную депешу, в которой вся эта авантюра описана от начала и до конца. Но мы вас настоятельно просим – как там просили господина Тибюрса – ничего из того, что вы услышите, не разглашать, потому что эта история компрометирует память одной высокопоставленной особы, бывшего визиря и кузена султана. Одним словом, господин д’Аньес, речь идет об Абдул-Каддур-паше, похитившем мадемуазель Марию-Терезу Летелье!

Мадемуазель д’Аньес и ее брат разинули рты от изумления. Полицейский продолжал:

– Да! Это сделал этот варвар! Порочный человек, мсье, напрочь испорченный, ни в чем не знающий отказа! Когда ваш покорный слуга узнал это… ха!.. то посинел, наверное, пуще этой Угрозы! Подумать только! Никогда в жизни бы не догадался!

А ведь вспомните: попросив у господина Летелье руки его дочери и получив отказ, этот дьявол Абдул-Каддур-паша поклялся, что получит ее вопреки всему. По его приказу ее похитили неподалеку от Мирастеля четвертого мая сего года, когда она направлялась в Артемар, чтобы отобедать у доктора Монбардо, – похитили и – как я вам и говорил! – увезли в автомобиле.

И я ведь видел то место, мсье и мадемуазель, то место, где буксовала машина, на пересечении дороги и небольшой тропинки! Видел и заметил! Даже показал господину Тибюрсу, сказав, что в этом месте могло случиться и то… и се… и много чего другого… Какие же мы оба были болваны!..

Автомобиль настиг Абдул-Каддур-пашу в Лионе, где вечером он должен был сесть вместе со своими двенадцатью женами в поезд до Марселя, чтобы уже оттуда отплыть на корабле на родину. Эта скотина приказала старшему евнуху своего сераля убить одну из этих двенадцати страдалиц, самую пожилую, чтобы выдать за нее мадемуазель Марию-Терезу.

Женщину, совершенно нагую, как то принято у них в султанате, зашили в мешок и, за неимением Босфора, сбросили с моста в Рону! Кажется, господин Летелье даже приезжал в Лион в то время, когда обнаружили труп, и имел возможность лицезреть его в морге. Что это – совпадение? Вероятнее всего, да.

Во время поездки в авто мадемуазель Летелье вынудили переоблачиться и под черным покрывалом, что закрывает лицо и зовется чадрой, заткнули ей рот кляпом.

Как ее провели в зарезервированные вагоны на вокзале Лион-Перраш? Полагаю, особого труда это не составило.

Пятнадцатиминутная стоянка, толпа, суматоха – а тут еще эта куча высыпавших на перрон феск, тюрбанов и покрывал, любопытство публики, сумерки туманного вечера… Я сам командовал отрядом сопровождения и то не видел ничего, кроме огней. К тому же я думал лишь о том, как бы уберечь этого турка от воришек, а вовсе не о том, чтобы защищать от него других! Да вы сами подумайте: двенадцать женщин в чадрах при посадке, опять же двенадцать женщин в чадрах при высадке, – даже если бы мне пришло в голову их сосчитать, все сходилось.

В Марселе я действительно видел, что одна из дам изо всех сил пытается остаться; две другие ее держали. Но как же: они ведь неприкосновенны… и потом, знали бы вы, как нам не терпелось посадить на корабль этого доставившего нам столько хлопот турка… Пароход снялся с якоря, и я вернулся в Париж, чтобы иметь честь познакомиться там с вами, господин д’Аньес.

– Прекрасно, – произнес последний. – Но там, в Турции… мадемуазель Летелье… И главное – на судне, Гаран, на судне?..

– Там, скрываемая от любопытных глаз на задворках недоступного для посторонних гарема, как и в каютах корабля, она ничего не смогла ни сказать, ни сделать. А вот потом ей повезло. Да как!.. Неслыханная удача!

Уже к моменту отплытия Абдул-Каддур-паша, изнуренный разного рода излишествами, дышал на ладан. Едва судно вышло в Средиземное море, как ему стало совсем плохо и уже ни до чего не было дела. В общем, в Константинополь он прибыл серьезно больным. С каждым днем он слабел все больше и больше и уже не покидал больничного ложа, которое позавчера стало для него смертным одром.

Мадемуазель Мария-Тереза за все время своего заточения так его ни разу и не увидела.

Словом, откурил Абдул-Каддур-паша свой наргиле – уж извините за такое выражение! – и вот уже в старый стамбульский дворец входят его племянники и наследники, рассыпаются по гарему и находят посреди всех этих Фатим и Фарид – кого? – вы уже знаете: мадемуазель Марию-Терезу Летелье, немного бледную и рассматривающую небо через отверстия в мушараби (так ведь, кажется, это произносится?). Рассыпавшись в извинениях и нижайших поклонах, воспитанные на европейский манер, прекрасно говорящие по-французски молодые турки выводят ее из гарема… и кого же встречают на пороге дворца?..

– Неужели Тибюрса?