– Гм… – произнес Шарль. – Не забывай, что Сезар знал Карту́, ведь тот спросил:
Коломба не преминула заметить:
– И потом, кто он вообще такой – этот странный инспектор, этот Карту́, который пошел на самое гнусное из лжесвидетельств, чтобы ввести следствие в заблуждение? Так подставить невиновного человека!.. Из-за его показаний Фабиуса Ортофьери, скорее всего, гильотинировали бы!
– Теперь понятно, – сказал Бертран, – почему вечером 28 июля он взял выходной. Дело было отнюдь не в усталости, на которую он сослался, он опасался, что его привлекут к осмотру квартиры Сезара. Ему совсем не хотелось снова предстать таким образом перед своей жертвой… Именно поэтому мы его – убийцу – больше уже и не видели; именно поэтому его не было среди тех полицейских, что выезжали на место преступления!
– Я думаю, Жан Карту́ решился на это из мести, – сказал Шарль. – Во всей его позе, когда он вошел, был какой-то холодный, торжествующий гнев…
– Мне тоже так показалось, – согласился Бертран. – Но все изменилось, как только он осознал, что на короля и его кортеж было совершено покушение.
– Вот это-то как раз объясняется просто. Разве он не покинул свой пост, чтобы подняться по лестнице дома № 53 и застрелить Сезара?.. О! Чем больше я об этом думаю, тем больше склоняюсь к мысли, что это был заранее обдуманный акт возмездия. Эта служба, эта обязанность находиться в общественном месте в момент проезда короля и принцев – какое алиби для полицейского!.. Но подождите, подождите… Жан Карту́, уж не тот ли это, случаем…
Среди клохтанья молодых попугайчиков и оглушительного чирикания певчих птиц старый попугай бормотал, гнусавя, один, ставший очень известным куплет:
– Замолчи, Питт! – воскликнула кузина Друэ. – Ох! Опять он запел эту мерзкую песню, которая заканчивается ругательством в адрес короля Англии!
Шарль улыбнулся:
– Эта песня пришлась весьма кстати, кузина. Я как раз думал о матросах, что составляли экипаж «Финетты» капитана Сезара. И насколько мне помнится, как в его «Воспоминаниях», так и в тайных мемуарах упоминается о частом неповиновении небольшой группы моряков, которые находились на борту корабля во время того самого плавания, когда был открыт неизвестный остров…
– И что с того? – спросил Бертран.
– По приказу Сезара этих неугомонных парней то и дело заковывали в кандалы, а то и вовсе пороли линьками… Если не ошибаюсь, был среди них и некий
– То есть потом этот Жан Карту́ стал полицейским? – сказала кузина Друэ.
– Вероятнее всего. Кстати, кузина: даже Фиески, бывший солдат наполеоновской армии, после революции 1830 года сделался полицейским.
– Тогда, может, Жан Карту́ и с Фиески был знаком, раз уж тот когда-то являлся его сослуживцем? – заметила Коломба.
– Почему нет? Это вполне вероятно. Но, должен признаться, я пока не вижу никакой связи между этой возможностью и тем, что произошло 28 июля 1835 года. Зато, как мне кажется, мы совершенно верно установили истоки той ненависти, которая навела пистолет Карту́ на грудь Сезара. Бывший матрос хотел поквитаться со своим бывшим капитаном за те притеснения, коим он подвергался на борту «Финетты».
– Все это очень хорошо, – промолвил Бертран, отвечая на озабоченность шурина. – Очень хорошо. Но нужно, чтобы все это было подтверждено, доказано…
– Да, но как это сделать? Вот в чем вопрос. В сущности, так ли важны все эти гипотезы относительно мотива преступления? Все, что нам нужно, все, чего нам хватило бы, – так это получить доказательство того, что Жан Карту́ и есть убийца; такое доказательство, которое – предъяви мы его – никто не смог бы оспорить. Провести поиски касательно Жана Карту́ в архивах «Сюртэ женераль», узнать, что с ним стало… Да, это возможно. Но это столько работы!.. А времени у нас в обрез.
– К тому же, – заметила Коломба, – пора уж и честь знать: кузине нужно обедать.
– Если бы я знала, – сказала старушка, – распорядилась бы приготовить обед на всех.
Гости вежливо запротестовали, но Шарль ввиду своей озабоченности проявил лишь рассеянную учтивость.
– Вы уж его простите, кузина, – весело проговорил Бертран. – Он влюблен. Но он зря так расстраивается: уж теперь-то, я в этом уверен, его дело в шляпе!
– Да ну? – пробормотал Шарль, не удержавшись, однако же, от улыбки.
– Влюблен! Прекрасное чувство! – восторженно воскликнула кузина Друэ. – А можно узнать…