Повелитель света

Они что-то обсуждали с важным видом, а один, весьма впечатляющей наружности, буквально нависал над соседями и шел, приобнимая их за плечи.

Но Чезаре и Тюбаль их не могли видеть – они уже покинули комнату.

Группа в плюмажах переступила через порог палаццо делла Такка. Маски тут же были сорваны, плащи отброшены в сторону, явив кавалеров в галантных облачениях – господина д’Эсте и его друзей, людей, преданных герцогу душой и телом.

Баччо, весь в золотисто-розовом, уже шел навстречу гостям. Его шевелюра ниспадала тяжелыми локонами. У него была изящная, гибкая шея и нежное девичье лицо. В Ферраре некоторые насмехались над его женоподобностью, но другие, вспоминая Рафаэля, относились скорее с симпатией к этой гермафродитной грациозности.

Он обратился к самому могучему из кавалеров, в этот момент поправлявшему свои рукава-буфы:

– Рад приветствовать в моем скромном жилище свободомыслящего покровителя искусств! Монсеньор, ваш раб почтен более, нежели имеет слов выразить это…

– Поменьше пустой болтовни, кузен! Статуя – вот что меня интригует!

– Пожалуйте сюда, ваша светлость!

Баччо сам выбрал время визита, памятуя об анекдоте, который ходил по поводу «Юпитера» Челлини[115], и полагая, что «Андромеда» только выиграет от искусной подсветки. Более сотни больших канделябров освещали cortile, каждый – способствуя этой цели.

При входе вновь прибывших в галерее заиграла музыка, и явившиеся раньше приветствовали их. Тут же вокруг статуй образовалось наиучтивейшее и наигалантнейшее столпотворение; украшенные медалями токи смешались с плюмажами, шелка тканных золотом симарр зашуршали от соприкосновений с тафтой камзолов, и прекрасные шпаги в их кожаных ножнах ощутили на себе ласки сильных мужских рук.

Почти тотчас же установилась тишина. Все замерли в ожидании суждения его светлости. Герцог мешкать не стал.

Несколько раз обойдя все три статуи, он произнес:

– Belissima! То, что и требовалось! Браво! Рад, что ты в точности следовал моим указаниям. Завтра на площади она произведет настоящий фурор. Повторюсь: belissima!

Не скрывавший своего удовлетворения Баччо поцеловал ему руку.

Это стало сигналом к дальнейшим славословиям. Каждый счел необходимым отметить тонкую идею скульптора выставить на всеобщее обозрение три статуи вместо одной; а что касается «Андромеды», то, как только герцог высказал свое одобрение и стал известен тот факт, что он сам так или иначе вдохновил автора на этот шедевр, суперлатив belissima прозвучал еще столько раз, что можно было подумать, что все находятся в церкви Святого Франциска, где эхо шестнадцать раз повторяет одно сказанное слово.

– Belissima! – смаковал кардинал Помпео Малатеста, папский комиссар.

– Belissima! – решал Фальчиеро-младший, придворный художник.

– Belissima! – соглашался Эрколе Торриджани, неизменный щитоносец Альфонсо.

– Belissima! – заключал резчик Фалиеро Белли, чьи камеи пользовались ошеломляющим успехом.

– Belissima! – подхватывали Ганнибал Стекки и Лапо де’Платти, личные спадассины герцога, злобные сторожевые собаки, не ведавшие страха.

Сияющий, словно молодой бог, Баччо ликовал. Время от времени он с блаженным видом поглядывал на звездное небо.

Но герцог, изображая безучастность, уже отвел в сторонку Ипполито Малеспини, главного конюшего, и теперь беседовал с ним о конном параде, которым он хотел сопроводить свой въезд в Модену. Гости фланировали по дворику, болтая о том о сем. Соединенные попарно карликовые спаниели и левретки сновали между ног, подозрительные и боязливые.

А наверху, в отведенной под банкет галерее, выстроившиеся вдоль балюстрады слуги готовились к приему гостей. Эта часть дворца была освещена очень ярко; фрески словно выступали из стен, а фламандские ковры, коими были завешены аркады, манили своими сине-зелеными пейзажами, населенными эпическими героями. В том месте, где должно было пройти собственно пиршество, они создавали фон невероятного изобилия, на котором были видны музыканты, дующие в волынку, рожок и флейту, скребущие лютню и теорбу или пиликающие на виоле д’аморе… Ночь расточала благодушие.

После непродолжительного периода всеобщей праздности Баччо услышал окликнувший его голос герцога:

– Ну что, единственный? Ужинать будем?

– Сию же минуту, ваша светлость!.. Ваше высочество изволили предвосхитить тот час, когда… Но, полагаю, мы и так уже в полном составе…

– Хе! Любезный кузен, вижу, ты не слишком доволен – уж и брови нахмурил… Но черт возьми! Мессир скульптор, где же божественная модель твоей божественной статуи: эта драгоценная Кьярина, которую я просил тебя показать мне?.. Или, по твоему замыслу, она должна выскочить из торта, имея на себе не больше покровов, чем «Андромеда», – и все это для того, чтобы мы смогли объективно и безошибочно оценить их сходство? Если так, то bravissimo! И давай тогда уже созывать всех к столу!

– Ничего не понимаю, монсеньор… Кьярина до сих пор не пришла… – пробормотал Баччо, теребя вышитый кончик своего воротничка. – Через минуту-другую, вероятно…

– Я голоден, – отрезал герцог.