Повелитель света

В общем, сперва он почему-то сравнил его с неким предметом, находящимся позади нескольких препятствий, между которыми существует лишь незначительный зазор. Такое сравнение весьма неточно, но это уже не имеет никакого отношения к нашей истории.

Установив столь любопытную особенность, художник немного приободрился. Словно изображая клоуна, он поднял одну бровь и театрально повел из стороны в сторону вытянутыми «дудочкой» губами.

Но как только Флоран Макс перестал гримасничать, лицо его приняло выражение самого искреннего удивления. Буквально в один миг случилась перемена сколь полная, столь же и неожиданная. Представьте физиономию человека, который полагал все случившееся шуткой и вдруг осознал свою ошибку.

Машинально он поднял глаза, прекрасно, однако же, зная, что никакая телеграфная линия не проходит по этим горам. Разинув рот, прислушиваясь изо всех сил к необыкновенному шуму, он обвел пристальным взглядом небо, стену… Никаких электрических проводов кругом тоже не было!

То, что он слышал, походило тем не менее на громкий гул проводов, натянутых между телеграфными столбами. Он знал, что если приложить ухо к деревянному столбу, то покажется, будто слышишь далекий шум, крики волнующейся толпы, собравшейся на какой-нибудь огромной городской площади, неведомо где. Эта иллюзия всегда казалась очень впечатляющей.

Итак, здесь не было ничего такого, что могло бы заменить небесную арфу или орга́н. Здесь присутствовала исключительно их музыка, зависшая в воздухе, в одной, казавшейся незыблемой точке.

Шум этой эоловой арфы повторял непрерывный и плавный аккорд, состоявший из бесконечного множества приятных трелей. Да, сомнений быть не могло: он шел откуда-то справа. Он шел от стены…

Флоран Макс вытянул голову на несколько сантиметров в этом направлении, прислушался; шум сделался тише. Он отвел голову назад; шум расцвел, словно волшебный цветок тишины.

Флоран Макс осмотрел стену более тщательно. Его отделяло от нее около сорока метров. Лучи восходящего солнца наискось падали на вертикальную горбатую циклопическую поверхность. Художник подумал, что она возвращает эхо.

Вероятно. Но эхо весьма своеобразное. Эхо, улавливаемое лишь в одной-единственной точке, как это бывает в криптах или базиликах.

Только тут он заметил, что стена прямо перед ним, как и во многих других местах, заметно вдается внутрь, образовывая большую округлую нишу, внутренность сферического купола, своего рода вогнутый отражатель, довольно обширный. То был свод, расположенный спереди, а не сверху.

Эта округлость, вероятно, обладала способностью сосредоточивать звуковые волны в одной определенной точке, и именно в центре этого акустического зеркала сформировался, если можно так выразиться, этот шум. К такому по крайней мере выводу пришел Флоран Макс.

В этом случае скалистая впадина проецировала до того места, где он стоял, звуки, шедшие с противоположной стороны… Но напротив находился лес, где – в чем он был уверен – не было ничего такого, что могло бы издать подобный шум, так как речь уже не шла ни о рое мух, ни о ручье, ни о телеграфных проводах, ни о клеверном поле, ни о завываниях ветра, пусть даже и среди пихт…

По мнению художника, происходило вот что: противоположный склон (тот, на котором рос лес) всего лишь перенаправлял к стене эту необычную гармонию, получая ее из неизвестного источника… Этот шум шел издалека… Он мог идти лишь из очень далеких далей – за счет серии рикошетов, отражений, эхо, в конце концов.

Путем воздушным или же наземным, но определенно из очень далеких далей.

То были голоса, шушуканья, дуновения, звуки легких шагов, шелест муслина… или же взмахи крыльев, живой говор, гул счастливой и подвижной толпы.

«Это прекрасно, – подумал Флоран Макс. – Столь же прекрасно, как какое-нибудь воспоминание».

Его глаза сощурились. Низкая и мелодичная, очень нежная нотка добавилась к жужжащему гулу, но тут же и умерла в патетических вибрациях. Художник узнал в ней ту же музыку, что звучала в прошлый раз, когда он проходил здесь.

Словно кто-то перебирал пальцами струны кифары. Или же звонил в колокольчик.

Шум не стихал, и ничто не нарушало его плавного журчания. Теперь Флоран Макс отчетливо различал планы в этой полифонической перспективе. Ему уже слышались голоса, причем одни из них казались более близкими, чем другие. На фоне этой музыки проявлялся какой-то гул, но, опять же, гораздо ближе…

Гораздо ближе к чему?

Гораздо ближе, черт возьми, к тому месту, к тому закутку, к тому аппарату (как знать?), из которого собранные звуки исходили, чтобы стихнуть здесь в результате странного стечения обстоятельств… Все выглядело так, словно в уголке некоего просторного зала, некоего форума, некой переполненной людьми агоры был установлен микрофон – беспроводной микрофон, приемное устройство которого – невидимое, неосязаемое и крошечное – находилось здесь, где-то в этой пустоте, напротив этой вогнутой скалы.