Но как объяснить, что все это стало поистине беспрерывной симфонией, а не смешением обычных шумов, которые и являются звуком жизни людей?..
Сначала Флоран Макс предположил, что благодаря какому-то физическому чуду ему удалось установить необъяснимую связь с неким привилегированным местом.
Вроде Венеции. Отсутствие какого-либо грохота подразумевало отсутствие лошадей и автомобилей; и потом, в свое время ему довелось побывать в Венеции, и поскольку то, что он слышал сейчас, смутно совпадало с его воспоминаниями об этом городе, из головы у него никак не шла площадь Сан-Марко. Вскоре он отказался от этой мысли; его память ею не ограничивалась. То расплывчатое воспоминание, которое так настойчиво всплывало в сознании, происходило не из города дожей. К тому же в этом шуме присутствовал периодический чуждый Венеции звон, наподобие колокольного. Наконец, голоса говорили не на итальянском…
– Это прекрасно, – повторял Флоран Макс. – Столь же прекрасно, как моя молодость.
Он почувствовал, как сжалось горло; почти болезненная судорога свела его брови; он уже готов был заплакать и сделал бы это с удовольствием.
В этот момент приблизились и другие голоса. На сей раз обман был столь полным, что Флорану Максу показалось, будто он находится в паре шагов от говоривших.
В голову ему пришла одна мысль. Он крикнул, однако же стараясь не вспугнуть гармоничных чужестранцев. Но ничто не указало на то, что они его услышали и что феномен, коему он являлся свидетелем, оказался реверсивным.
С этого момента он стал только прислушиваться – прислушиваться как можно более чутко.
Необычное зрелище являл собой этот дородный мужчина, остановившийся на краю оврага, на склоне величественной пропасти, с приложенной к уху ладонью, стоящий совершенно неподвижно в этом пустынном месте и обводящий пейзаж отсутствующим взглядом человека, полностью обратившегося в слух.
«Мне не помешал бы, – думал он, – какой-нибудь инструмент, позволяющий задействовать оба уха…»
Пока же, с помощью свернутого в трубочку листа бумаги верже, он смастерил импровизированный слуховой аппарат, который – не без пользы для дела – и пустил в ход.
Он был пленен, околдован, счастлив! Чары уже действовали, и он был не в силах от них избавиться.
В тот день о живописи Флоран Макс даже не вспоминал, весь его проведя на краю оврага. Он съел холодный обед, который Мари сунула в его сумку, а после полудня только тем и занимался, что вслушивался в этот шум да отдыхал, растянувшись на щебне или же задумчиво прохаживаясь по окрестностям, чтобы вскоре с новым воодушевлением приступить к осаде тайны.
Наступил вечер, нужно было уходить. Флоран Макс спустился с горы в сильнейшем возбуждении – глаза его блестели, щеки пылали.
Он не мог не вернуться домой; Мари сошла бы с ума от беспокойства! Но завтра…
А что, если к завтрашнему дню шум исчезнет? Ведь эту серию эхо способен нарушить даже малейший пустяк…
Флоран Макс сказал себе, что необходимо раздобыть какой-нибудь трактат по акустике…
Где зарождались эти звуки – в атмосфере? Или же они шли из-под земли?..
Одно он знал точно: данный шум со всей определенностью указывал на то, что это место, это собрание, эта городская площадь где-то существуют. Нужно узнать. Найти этот форум блаженства. Именно там он и должен жить. Только там. В другом месте он жить не сможет. Нет, не сможет…
Но почему ему все время кажется, что он уже где-то слышал этот шум? С чем связано это воспоминание?..
Возбуждение художника достигло предела.
В этот вечер он был воплощением радости, что живет, перемещаясь из одного тела в другое, и на правах богини почтила его своим чудесным присутствием.
И однако же, он еще не слышал в глубинах этого шума самого прекрасного голоса!
Он спускался по каменистым дорожкам, не видя, не слыша ничего, кроме воспоминания об этом несказанном эхо.
Жизнь играла ему свою веселую песню. Мир изменился.
И радость в соответствии со своей привычкой рвалась из его груди, словно любая людская форма была слишком тесной для божества.
– Что с тобой? – спросила его Мари. – Уж не заболел ли? А то красный как рак! Да и поздно уже.
Флоран Макс словно пробудился ото сна. Собирался ли он рассказать? Собирался ли он, спустившийся с горы, словно легендарный герой – с гор Гарц, он, побывавший едва ли не в гостях у фей, собирался ли он поделиться этой восхитительной новостью?
Опыт советовал молчать, ревность это ему приказывала.
Сокровище, которое он обнаружил, – им он не поделится ни с кем. Этот шум принадлежит только ему. Никто, кроме него, не вкусит его прелестей.
Он ответил неразборчивым ворчанием.
Мари смотрела на него исподлобья.
Поужинали в тишине, за столом, накрытом скатертью в сине-белую клетку. Но хотя физически Флоран Макс находился там, мысленно он переносился то к краю обрыва, то в неведомое ему место, где зарождался этот шум, место, которое он рисовал в своей голове исключительно за счет силы воображения.
Внезапно он вскочил на ноги и принялся расхаживать взад и вперед.
– Да что это с тобой? – ужаснулась Мари.
– Помолчи!