Повелитель войн

– Потому что ему все известно, – заявил Эгил. – Он знает, что скотты приезжали к тебе в Беббанбург.

Я уставился на него поверх языков пламени:

– Знает?

– Ингильмундр мне сказал. Он спрашивал, принял ли ты предложение Константина.

Бывает в бою миг, когда ты понимаешь, что все идет вкривь и вкось, что враг перехитрил тебя и вот-вот одержит победу. Именно такое ощущение ужаса, сосущее под ложечкой, ощутил я в тот момент. Я смотрел на Эгила, и мой ум силился переварить сказанное.

– Я подумывал, стоит ли сообщить ему, – признался я, – но он не спросил, и я промолчал.

– Ну так вот – он знает! – угрюмо заявил Эгил.

Я выругался. Я действительно подумывал признаться Этельстану насчет шотландских послов, но решил не болтать. Лучше уж промолчать, чем разбудить спящего хорька.

– И что ты ответил Ингильмундру? – обратился я к Эгилу.

– Что мне ничего об этом не известно!

Я свалял дурака. Выходит, Этельстан все время, пока соблазнял меня богатством, знал про предложение Константина, а я про него не упомянул. Мне следовало догадаться, что лазутчики Этельстана кишмя кишат при дворе Константина, так же как у шотландского короля полно шпионов среди этельстановых людей. И что же думает сейчас Этельстан? Что я намеренно обманул его? И если я заявлю, что не уступлю Беббанбург, он наверняка решит, что у меня на уме союз с Константином.

Я услышал монашеское песнопение и увидел ту же малочисленную группу, что и накануне ночью. Снова ее возглавлял человек с фонарем, торжественно и неспешно обходивший лагерь.

– Мне нравится этот звук, – заявил я.

– Ты тайный христианин, – с усмешкой заметил Финан.

– Я был крещен, – напомнил я. – Трижды.

– Это против церковного канона. Одного раза достаточно.

– Ни одна попытка не удалась. Во время второй я чуть не захлебнулся.

– Жаль, что этого не случилось! – воскликнул Финан, все еще ухмыляясь. – Отправился бы прямиком на небеса! Сидел бы сейчас на облачке и поигрывал на арфе.

Я ничего не ответил, потому что поющие монахи свернули на юг, к валлийскому лагерю, но один из них отделился тихонько от остальных и направился к нам. Я вскинул руку, призывая моих собеседников к тишине, и кивнул в сторону монаха в капюшоне, идущего, как показалось, прямиком к нашему костру.

Не показалось. Капюшон был надвинут глубоко – так глубоко, что лицо не удавалось разглядеть даже с близкого расстояния. Темно-коричневая ряса монаха была перехвачена веревкой, на груди висел серебряный крест, а руки сложены как в молитве. Он не поздоровался, не спросил разрешения присоединиться, просто уселся напротив меня, между Финаном и Эгилом. Капюшон он сдвинул еще сильнее вперед, так что лица не было видно.

– Милости просим! – усмехнулся я.

Монах молчал. Песнопения затихали в южной стороне, ветер высоко взметывал искры.

– Вина, брат? – предложил Финан. – Или эля?

Он лишь покачал головой. Я заметил, как отблески костра отразились в глазах.

– Проповедь нам пришел читать? – проворчал Торольф.

– Я пришел сказать, чтобы вы уезжали из Бургема, – заявил гость.

Я задержал дыхание, стараясь унять закипающий в груди гнев. То был не монах – нас посетил епископ, и я узнал его голос. Епископ Освальд, мой сын. Финан наверняка тоже узнал его: сначала посмотрел на меня, и лишь потом повернулся к Освальду.

– Надоело наше общество, прелат? – вежливо осведомился он.

– Всем христианам тут рады.

– Но не твоему язычнику-отцу? – с горечью спросил я. – Тому, который возвел твоего друга и короля на престол?

– Я предан своему государю, – совершенно невозмутимо ответил епископ. – Но прежде всего у меня долг перед Богом.

Я хотел уже съязвить, но Финан положил мне ладонь на колено, призывая потерпеть.

– Ты сейчас делаешь Божье дело? – задал вопрос ирландец.

Несколько ударов сердца Освальд молчал. Лица его я по-прежнему не видел, но чувствовал, что епископ смотрит на меня.

– Ты заключил договор с Константином? – спросил он наконец.

– Он не заключал, – твердо заявил Финан.

Освальд ждал, желая получить ответ от меня.

– Нет, – сказал я. – И не стану.

– Король опасается, что ты сделал это.

– В таком случае можешь его успокоить.

Освальд снова замялся, потом заговорил, и впервые с момента нашей встречи в голосе его прозвучала неуверенность.

– Он не должен знать, что я был здесь.

– Это почему? – вскинулся я.

– Король расценит это как предательство.

Я дал этим словам повисеть некоторое время в воздухе, потом обвел взглядом своих товарищей.

– От нас он ничего не услышит, – пообещал я. Финан, Эгил и Торольф кивнули. – Что за предательство? – спросил уже более мягким тоном.

– Бывают времена, – произнес Освальд по-прежнему неуверенно, – когда королевский советник должен поступать так, как находит правильным, а не как хочется его королю.

– И это считается предательством?

– В узком смысле слова – да. Но в широком – нет. Это и есть преданность.

– И чего же хочет король? – поинтересовался Финан негромко.

– Беббанбург.

– Так он и заявил мне сегодня вечером, – презрительно бросил я. – Но если я не соизволю отдать крепость, тогда ему придется лезть приступом на ее стены.

– Король думает иначе.

– Иначе? – удивился я.