Повелитель войн

На дорогу до Беббанбурга у нас ушло четыре дня. Коня Финана пришлось оставить под присмотром двоих парней с приказом привести его, как только хромота пройдет. Мы потеряли две подковы, но при нас всегда имелись старинные подбитые железом конские башмаки из вываренной кожи. Надетые на ногу, они позволяли лошади идти дальше. Поспешали мы медленно, то есть редко ехали быстрее чем шагом, зато долго не останавливались по вечерам, а утром трогались в путь, едва забрезжит рассвет. Погода испортилась: холодный восточный ветер принес ливни, и меня утешало только то, что преследующим Эгила людям Этельстана тоже приходится пробираться через эти потоки с небес.

Затем, в последний день, словно в насмешку, выглянуло солнышко, ветер сменился на юго-западный, и промокшие поля вокруг Беббанбурга окутались дымкой испарений. Мы ехали по песчаному перешейку к Воротам Черепов, и по правую руку рокотало море, накатываясь бесконечными волнами на берег. Мы радовались шуму прибоя, знаменовавшему долгожданное возвращение.

Врага не было, – по крайней мере, люди Этельстана нас тут не поджидали. Мы выиграли гонку. Была ли это гонка? Я спрашивал себя: не запаниковал ли я, не увидел ли опасность там, где ее нет? Вдруг Этельстан говорил правду, когда обещал оставить меня владетелем Беббанбурга, даже если я переберусь жить в далекий Вилтунскир? Вдруг епископ, непутевое мое отродье, солгал? Он меня не любит. А если сын подтолкнул меня к бегству с целью доказать, что я на самом деле в сговоре с Константином? Я переживал, что мог совершить ошибку, но когда увидел выпорхнувшую из внутренних ворот Бенедетту, а следом за ней Утреда, то откинул все тревоги, ощутив себя в безопасности. Два самых могущественных короля в Британии облизывались, глядя на мою крепость, Гутфриту дали волю досаждать мне, но я черпал утешение в могучих стенах Беббанбурга.

Я соскользнул с усталого скакуна, потрепал его по холке, потом с наслаждением обнял Бенедетту. Большие створки Ворот Черепов сомкнулись за моей спиной, и запорный брус лег на скобы. Я был дома.

– Этельстан и вправду тебе не друг? – спросила Бенедетта тем вечером.

– Единственные наши друзья – это Эгил с Торольфом, – подтвердил я. – И где они сейчас, мне неизвестно.

Мы сидели на скамье на улице рядом с домом. Первые звезды зажглись над морем, которое успокоилось, когда ветер улегся. Было еще достаточно светло, чтобы разглядеть часовых на стенах, а в кузне и маслодельне горели огни. Алайна сидела поблизости с прялкой в руках. То была милая девчушка, спасенная нами в Лундене. Ее родители сгинули в хаосе, воцарившемся после смерти короля Эдуарда. Мать ее, как мы знали, была рабыней родом из Италии, подобно Бенедетте, а отец – воином из Мерсии. Я обещал девочке постараться найти ее родителей, но, по правде говоря, мало что сделал во исполнение обещания. Алайна произнесла что-то по-итальянски, и я, хотя знал от силы с десяток слов на этом языке, понял, что она выругалась.

– В чем дело? – спросил я.

– Ей не по душе прялка, – ответила Бенедетта. – Как и мне.

– Женская работа. – Я развел руками.

– Она почти уже женщина, – сказала Бенедетта. – Через год-другой ей нужно задуматься о муже.

– Ха! – фыркнула Алайна.

– Не хочешь замуж? – задал вопрос я.

– Я хочу сражаться.

– Вот и выходи замуж, – посоветовал я. – Как раз то, что нужно.

– Уфф! – воскликнула Бенедетта и ткнула меня локтем. – Ты сражался с Гизелой? С Эдит?

– Не часто. И если такое случалось, всегда жалел.

– Мы подыщем Алайне хорошего мужа.

– Но я хочу сражаться! – в сердцах заявила девочка.

Я покачал головой:

– Ты у нас злющий бесенок, так?

– Я – Алайна Злюка, – с гордостью сообщила девчонка, потом широко улыбнулась мне.

Я искренне надеялся найти ее родителей, хотя прикипел к ней и относился как к собственной дочери. Она напоминала мне мою погибшую Стиорру. У нее были такие же черные как смоль волосы, тот же воинственный характер и та же озорная улыбка.

– Едва ли какой мужчина согласится жениться на такой ужасной маленькой бестии, как ты, – заметил я.

– Алайна Ужасная! – с восторгом заявила она. – Вчера я обезоружила Хаука!

– Кто это?

– Сын Видарра Лейфсона, – пояснила Бенедетта.

– Да ему лет четырнадцать! – воскликнул я. – Если не пятнадцать.

– Он не умеет драться, – бросила Алайна презрительно.

– Из-за чего ты с ним подралась?

– Мы просто упражнялись! С деревянными мечами. Мальчики все это делают, а мне почему нельзя?

– Потому что ты девочка, – с притворной строгостью изрек я. – Тебе положено учиться прясть, делать сыр, стряпать, вышивать.

– Пусть Хаук вышивать учится, – огрызнулась Алайна. – А я воевать буду.

– Мне вышивать тоже не нравится, – призналась Бенедетта.

– Тогда сражайся вместе со мной, – решительно заявила девочка и обратилась ко мне. – А есть название для самки волка? Ну, вроде как лисица для лис или кобыла для лошадей?

Я пожал плечами:

– Волчица подойдет?

– Значит, мы будем беббанбургскими волчицами, а мальчишки пусть прядут пряжу.

– Уставший воин не способен сражаться, – заявил я. – Поэтому младшей из беббанбургских волчиц пора в постель.

– Я не устала!