Поверь. Я люблю тебя

Не забывайте, что вы готовы, а они – нет! Дайте им время собраться, не ждите немедленной реакции улучшения. Мужественно выдержите первые реакции отторжения и агрессивности. Они начнут говорить и слушать лишь тогда, когда вы избавитесь и от осуждения, и от агрессивности по отношению к ним. Очень, очень мучительно принять мысль о том, что сами нанесли травму своему ребенку, или позволяли его травмировать. Родителям нужно почувствовать себя в атмосфере доверия и уважения.

9. Посредничество психотерапевта

Бывает слишком трудно противостоять родителям в одиночестве. Иногда боятся, что не сумеют выразить себя, не получится сформулировать как надо свои недовольства и притязания. Другие опасаются, что родители просто не станут их слушать, не поймут, отмахнутся или осыплют агрессивными выпадами, а то и рукоприкладством. Есть еще и те, кого попросту смущает возможность такой задушевной близости: «Никогда я не разговаривал с ними так интимно, у меня не получится даже начать, не хочу быть с ними один на один». Мое образование научило меня тому, что хороший психотерапевт – тот, кто не боится родителей своих пациентов. Я всегда держалась этой мысли. Чтобы наши позитивные сигналы клиентам были поняты и услышаны, они должны обладать силой, превосходящей силу родителей. Если же психотерапевт боится родителей своих пациентов, главным образом потому, что еще не готов сам противопоставить себя собственным родителям, – тогда его сигналы не будут иметь достаточной силы, чтобы помочь вам выздороветь.

Как я уже упоминала во введении, после того как одна моя пациентка предложила мне самой встретиться с ее родителями по принципу «сходи сама, если это, по-твоему, так легко», мне приходилось все чаще принимать у себя в кабинете и детей, и их родителей. Вовсе не малышей – отнюдь нет. Самому великовозрастному ребенку, пришедшему побеседовать с еще живым родителем, стукнуло шестьдесят четыре года. Его матери было восемьдесят пять. Работали мы на первом этаже, в моем маленьком кабинетике, а не в зале для обычных собеседований. Заставлять столь почтенную даму карабкаться на второй этаж не стоило[35].

«Мои родители никогда не пойдут на такое» – как часто я слышу эту фразу. Дети сомневаются, стоит ли проводить такую встречу. Тем не менее на моей памяти только два родителя отказались прийти. Мать – категорически: «Об этом не может быть и речи». А отец: «Нам не нужен посторонний, чтобы разобраться между собой. Если уж в семье больше нельзя обо всем поговорить, то куда ж мы катимся». Нечего и говорить, что в этой семье никакого общения нет и в помине.

Простое присутствие третьего, который не осуждает, облегчает взаимное желание выслушать друг друга. Правила просты: все, что меж нами происходит, подчиняется профессиональной тайне, запрещено любое насилие, любое осуждение, каждый выслушивает другого и ему предлагается переформулировать все, что он понял. Моя роль? Я нахожусь рядом с пациентами, детьми, и помогаю им выразить их эмоции и потребности. И еще я рядом с их родителями в выслушивании и приятии этих эмоций. В случае необходимости я остаюсь вместе с ними до исправления отношений.

Я усаживаюсь к родителю поближе. Словно чтобы дать ему знать, что я здесь, рядом с ним. Чтобы он чувствовал доверие, важно переустановить ощущение равновесия. И впрямь – его ребенок, мой пациент, сейчас вполне в своей тарелке, он знает меня, овладел правилами лечения, он привык к этому залу и в роли требующего, то есть он подготовился к встрече. А вот родитель заново открывает для себя все – и зал, и меня, и стиль общения, и (зачастую) мир эмоций. Я делаю вывод, что если уж родитель доехал до моего кабинета, чтобы восстановить отношения со своим ребенком, – значит, он согласен с моей критикой его поведения и некоторым погружением в его жизнь. И тем не менее я спрашиваю у него разрешения сесть поближе к нему, задать некоторые вопросы, а может быть, и прикоснуться. Мне случается попросить ребенка на время оставить нас, чтобы установить с его родителем доверительные отношения, чтобы дать этому родителю всю ту эмпатию, в которой он нуждается, чтобы потом пролить ее в свой черед на своего ребенка. Немало сегодняшних взрослых людей никогда не были выслушаны и совершенно не знают, как за это взяться. Так вышло не по злому умыслу и не из-за недостатка любви, – им просто незнаком мир эмоций, и они чувствуют себя неуклюже и неловко перед запросами их ребенка. Иногда я прошу у них разрешения подвести их к действиям, способствующим исправлению.