Повешенный

Но лица не было, все черты были какие-то смазанные и кривые. Он пытался зацепиться и поймать хоть что-то, хоть что-то знакомое, но неудачно. Вот рот – он съехал в усмешку, вот глаза – растеклись по вискам, нос дыряво выглядывает то справа, то слева.

– Иди-ка ты сюда, – сказала она голосом Лизы и даже если бы он сопротивлялся, не справился бы, когда она силой прижала его к себе, и он навалился на скользкое, упругое, неподдающееся и живое тело.

Горячее, успел еще подумать он, как его уволокло в явь.

***

Прошло пара дней. Об инциденте с падением в обморок все если и знали (конечно знали!), то разговоров не вели, по крайней мере в присутствии Петра Яхонтовича. Он надеялся, что из вежливости. На тему здоровья суеверные артисты старались не шутить, один только Труповицкий, встретив Петра Яхонтовича, сказал: «Хороша няша, но не наша!» и закатил глаза, да Эрна Яковлевна буркнула что-то о шлюхах на сцене, на что тот же Труповицкий философски заметил, что они все в какой-то степени шлюхи. И сразу извинился.

На Труповицкого репетиции новой пьесы влияли как нельзя лучше. Он стал общителен, весел и добродушен. Человек был на своем месте и предвкушал воплотить законный запой на сцене и в жизни.

Его-то и застал как-то в гримерной Петр Яхонтович, который после инцидента с обмороком все-таки людей старался избегать и не отсвечивал, что называется, появлялся, когда или все ушли из гримерной, или еще не пришли.

Труповицкий бездельничал, напевал романс собственного сочинения «Дух не мятежный, но ждущий любви» и пил портвейн. Может и не портвейн, но отчетливо чем-то булькал под столом. Пахло едко, сладко и дешево.

Труповицкий ему обрадовался.

– Но признайте, Петр Яхонтович, девица – просто космическая! Голая баба на сцене – это ж надо! Такого нам не простят в Староуральске. Нас линчуют. Повесят на воротах и фонарях. Вам-то хорошо, вы уже к тому времени будете висеть, по воле юного драматурга. А мы все, – Труповицкий высунув язык скорчил гримасу, наглядно демонстрируя как они все будут висеть.

На вопрос о Лизе, задав который Петр Яхонтович тут же пожалел, дал, что называется слабину, Труповицкий снова было осклабился, но заглянув в глаза Петру Яхонтовичу и увидев там что-то, выправился и перешел на доверительный тон.

– Да, в шалмане каком-то работает, – ответил он, украдкой и каким-то кошачьим движением обтерев предварительно губы тыльной стороной ладони. Глаза его блестели. Труповицкий пребывал в «полуподвешенном» состоянии, как он сам его характеризовал – между весельем и грустью, между вихрем страстей и печальной скукой, выпить еще или лечь спать. Труповицкого несло по волнам. Берега, к которому его могло прибить на горизонте не наблюдалось. – Какое-то классическое шоу-гоу. Гоу-гоу шоу. Знаете, как в Таиланде? Вы вообще были в Таиланде? Нет? И я не был. Куда нам? Мы с вами безнадежно устарели, прокисли и застряли. Что? Ах, да. Называется «Рай». Или как-то так. Не помню. Как же это тупо назвать кабак со стриптизом – рай. Шалман и рай. Аллегория в лоб. Первый уровень ассоциаций. Контрапункта. Вот представьте, Петр Яхонтович, мы один раз с приятелем остановились в гостинице при монастыре. Это еще в девяностых было. Выпили, разумеется, а мой приятель, он, кстати, художник известный, был, он на рецепции, а там такая рецепция с монахиней, все как положено, да, так вот, он и говорит, а как у вас насчет женщин? Та в крик, вроде вы что тут, это ж монастырь, а мой приятель говорит, ну да, монастырь, так у вас значит полно грешниц! Представляете? Нас, конечно, поганой метлой оттуда. Скандал был. Да. А вы вообще в стриптизе-то бывали, Петр Яхонтович?

– Ни разу, – честно ответил Петр Яхонтович, головная боль, терзавшая его все утро, отступила, только в затылке вспыхивали остаточные явления.

– Ну для начала, там – дорого. Не так чтобы сильно дорого. Но не про наши с вами доходы. Это уж точно. Во-вторых, что как бы вытекает из первого, там надо гулять, Петр Яхонтович. Отсидеться за чашечкой кофе не получится. Дамам коктейли, кальян на столе, знаете, что такое кальян?

Петр Яхонтович почему-то сразу представил бородатого мужчину в восточном расписном халате, в туфлях с загнутыми концами и нетерпеливо махнул Труповицкому, мол, продолжай, не отвлекайся.

Тот взболтал под столом остатки портвейна в бутылки и булькнул их в стакан. Разочаровано посмотрел, что в итоге получилось и предложил:

– А пойдемте в буфет?