Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева

В семь часов вечера приезжает Тимофей, за нём Кондрат, ну и стали подъезжать народ. Началась служба. Я стою сзади и наблюдаю. Мне стало чу́дно и жутко: никакого порядку нету. В добрых соборах наставник и помощники на своих местах, также и головшики и уставшики и весь клир, а тут непонятно, всё везде сам Тимофей: замолитоват, запеват и за уставом ходит, а участвоват толькя его кучкя. Вот ето да, думаю, и штение так же, всё сам да свои. Вижу, тут пение теряется, ошибаются на каждым месте, и устав так же. Вижу, тут есть кому пропеть и прочитать, но не подпускают: значит, толькя они святыя. Я вспомнил шарыповский собор и понял: вот куда ты клонишь, Тима, ишо твои детки возмужают, и всё – ты полный властелин спасовского душка, но уже не спасовского, а бог знает какого: у спасовсов порядок, конечно не везде. У меня сердце сжалось: да, братуха, понял твоё переживания. Всё валится, и некуда податься. Христа встретили после канона, крестноя целование, и все повоскресывались яйцами. Тима увидал, что я молюсь вместе.

Служба прошла, все разъехались, у меня на сердце тревога, что-то чувствуется негативно. Мы отдохнули, стали погоревали со Степаном, он в слёзы, Александра также, я с ними наплакался. Вечером приехали молиться, после вечерне Андриян уехал со своим тестям, кум Евген с крёстной пригласили ночевать и завтра обедать. Я ночевать отказался, а назавтра пообедать посулился. Он пригласил и Андрияна, и Степана с Александрой.

Утром отмолились, Тимофей остановил весь собор и сразу обратился ко мне:

– Данила, почему молишься вместе? Хто тебя исправил?

– У нас свой собор, и меня исправил Андриян.

– А како́ имеете право самочинничать?

– У нас полноя право на ето есть, у Андрияна полноя благословение есть от тестя, а он наставник.

– А почему бы не обратиться в собор?

– Уже хватит, пятнадцать лет тираните ни за что, с меня всё требовали, я всё исполнил, даже добились, чтобы я покаялся на все соборы, и этого вам мало.

– А что, етим гордишься?

– Я не горжусь, но с обидой сознаюсь. Мне было нелегко, и у вас сколь просился, так же отгоняли.

– Но тебя обвиняли в масонстве.

– Вот за ето будете каяться. Был бы я масоном, я бы не скитался. И зачем мне трудиться, молиться, и поститься, и правила нести, и доржаться? – У меня слёзы на глазах. – Вы желаете, чтобы я больше к вам не мешался? Хорошо, я больше к вам не приду. Я грешный человек, а вы святыя. – Ети слова едва выдавил скрозь слёз.

Степан за меня горой в застачу, ему Тима ответил:

– Степан, давно ли ты орал на него?

Степан ответил:

– Я полнико́м виноват, не разобрался, но Бог дал разобраться: он ни в чём не винный, а сколь уже перестрадал.

Ульян Ревтов сказал:

– Нам отец всегда наказывал: жить надо в деревне, и один по одному не бегать.

– А я в етим виноват, что ли? Ежлив человек ишшет правды, должен разобраться, а хто об етим хоть раз позаботился?

– Данила, у тебя дети, куда пойдёшь сватать?

– Да к тебе пойду.

Он замолк, Тима ишо хотел возразить, но я чётко сказал:

– Оставьте нас на спокое, мы больше мешаться вам не будем.

Всё затихло, все стали и пошли. Но Андриян почему-то не приехал молиться, Германа тоже не было. Кум Евген дал мне сигнал обедать, я пошёл к ним, Степан сказал:

– Чичас съезжу за хозяйкяй.

Андрияна всё нету, у меня настроения не знаю куда хуже, кум и крёстна меня уговаривали, но ето бесполезно. Тут подъехали Степан, Мефодий, дядя Степан – крёстний брат[461], все с семья́ми, кум стал жарить мясо. Я не могу дозвониться до Андрияна, но у меня нервы хуже и хуже, я собрался домой:

– Братуха, отвези на терминал. – Все стали уговаривать. – Нет, я больше не могу. Степан скомандовал:

– Мефодий, отвези.

Но кум вмешался:

– Я его отвезу. – И я уехал в Сиполети.

Таня увидала:

– Что с тобой? – Я коя-что рассказал, она сразу заявила: – Зачем вы с ними связываетесь? Ето неисправимы люди, оне толькя прикрываются рубашками да бородами, а внутри всё пусто. Живите сами себе и доржитесь как можете. Тятя, хватит страдать, рассмотрись хороше́нь! И взглянь на самый бедный баррьо[462], что там: ни культуры, ни порядку, а один бардак. Так и у староверов. Укажи мне хоть одного порядошного человека! Давай оставь их на спокое и строй свою деревню, я уверена: ты-то построишь что нужно, и на высоким уровне. Переживаешь да плачешь, да оне твоёй пятки не стоют!

– Таня, так нельзя, я всех грешнея.

– Тятя, чё так себя унижаешь?

– Ну ладно, Таня, хватит.

Я лишную дозу лекарства выпил и ляг спать. Утром рано стал, помолился, настроения улучшилось, думаю: да, буду добиваться своёго.

Звонит Андриян и говорит:

– Вечером приеду.

– Да что ты, празднуй!

– Нет, ето для меня не праздник.

– Ну, смотри сам. – Значит, всё узнал.

Вечером приехал и рассказывает: