Повесть о двух городах

To Mr. Lorry, he commended them all, and explained his worldly affairs. That done, with many added sentences of grateful friendship and warm attachment, all was done.	И мистеру Лорри он написал, что он оставляет их всех на его попечение, посвящал его в свои денежные дела и выражал ему свои самые дружеские чувства, горячо благодарил его за участие.
He never thought of Carton.	О Картоне он даже не вспомнил.
His mind was so full of the others, that he never once thought of him.	Он так был полон мыслями о своих близких, что ни разу не подумал о нем.
He had time to finish these letters before the lights were put out. When he lay down on his straw bed, he thought he had done with this world.	Он успел написать все эти письма до того, как погасили свет, и когда он улегся на свой соломенный матрац, ему показалось, что он уже совсем простился с жизнью.
But, it beckoned him back in his sleep, and showed itself in shining forms.	Но она снова завладела им во сне и предстала ему радостная, сияющая.
Free and happy, back in the old house in Soho (though it had nothing in it like the real house), unaccountably released and light of heart, he was with Lucie again, and she told him it was all a dream, and he had never gone away.	Свободный, счастливый, он снова видел себя дома в Сохо (хотя это был совсем другой дом, непохожий на их старый), каким-то чудесным образом он вырвался на волю, и ему было так легко и хорошо, и он опять был с Люси, и она уверяла его, что все это ему приснилось и он никуда не уезжал из Англии.
A pause of forgetfulness, and then he had even suffered, and had come back to her, dead and at peace, and yet there was no difference in him.	Потом все куда-то исчезло, и, кажется, его уже казнили, и он вернулся к ним мертвый, но на душе у него было по-прежнему спокойно и даже как будто ничто не изменилось.
Another pause of oblivion, and he awoke in the sombre morning, unconscious where he was or what had happened, until it flashed upon his mind, "this is the day of my death!"	Потом опять все куда-то провалилось, и он проснулся, когда уже брезжил серый день, и первую минуту не мог понять, где он, что с ним, как вдруг его точно обожгла мысль: сегодня казнь.
Thus, had he come through the hours, to the day when the fifty-two heads were to fall.	Так незаметно прошла ночь и наступил день, когда под топором гильотины должны были упасть пятьдесят две головы.
And now, while he was composed, and hoped that he could meet the end with quiet heroism, a new action began in his waking thoughts, which was very difficult to master.	Он был спокоен, ему казалось, что он вполне владеет собой и мужественно встретит свой конец, но постепенно его стали одолевать какие-то странные мысли, и он никак не мог от них отделаться.
He had never seen the instrument that was to terminate his life.	Он никогда не видел машины, которая должна была прекратить его жизнь.
How high it was from the ground, how many steps it had, where he would be stood, how he would be touched, whether the touching hands would be dyed red, which way his face would be turned, whether he would be the first, or might be the last: these and many similar questions, in nowise directed by his will, obtruded themselves over and over again, countless times.	Высоко ли она над землей, на сколько ступеней к ней надо подняться, как стать, не будут ли в крови руки, которые его будут держать, куда его повернут лицом, возьмут ли его первым, или последним? Эти мысли, помимо его воли, неотвязно преследовали его.