Повесть о двух городах

The hollowness and thinness of his face would have caused them to look large, under his yet dark eyebrows and his confused white hair, though they had been really otherwise; but, they were naturally large, and looked unnaturally so.	Будь они самой обычной величины, они все равно казались бы большими на этом исхудалом лице с ввалившимися щеками, под нечесаной копной совершенно белых волос и густыми, все еще темными бровями; но они и в самом деле были большими, а потому казались неестественно огромными.
His yellow rags of shirt lay open at the throat, and showed his body to be withered and worn.	Расстегнутая на груди желтая рваная рубаха позволяла видеть хилое, изнуренное тело.
He, and his old canvas frock, and his loose stockings, and all his poor tatters of clothes, had, in a long seclusion from direct light and air, faded down to such a dull uniformity of parchment-yellow, that it would have been hard to say which was which.	От долгого пребывания взаперти, без воздуха и света, и сам он, и его заношенная холщовая блуза, и спускавшиеся складками чулки, и вся обратившаяся в лохмотья остальная одежда - все стало какого-то одинаково тусклого пергаментно-желтого цвета, он точно сросся с надетым на нем тряпьем.
He had put up a hand between his eyes and the light, and the very bones of it seemed transparent.	Когда он поднес руку к глазам, заслоняясь от света, даже все кости на ней, казалось, просвечивали.
So he sat, with a steadfastly vacant gaze, pausing in his work.	Отложив работу, он сидел и смотрел прямо перед собой отсутствующим взглядом.
He never looked at the figure before him, without first looking down on this side of himself, then on that, as if he had lost the habit of associating place with sound; he never spoke, without first wandering in this manner, and forgetting to speak.	Он ни разу не поднял глаз на стоявшего перед ним человека, не поглядев сначала куда-то вниз, по сторонам, направо и налево от себя, как будто он разучился понимать, откуда доносится звук. И когда его о чем-нибудь спрашивали, он тоже сначала озирался и не сразу вспоминал, что надо ответить.
"Are you going to finish that pair of shoes to-day?" asked Defarge, motioning to Mr. Lorry to come forward.	- Вы сегодня кончите эти башмаки? - спросил мосье Дефарж, кивая мистеру Лорри, чтобы тот подошел поближе.
"What did you say?"	- Вы что-то сказали?
"Do you mean to finish that pair of shoes to-day?"	- Вы как, думаете сегодня кончить эти башмаки?
"I can't say that I mean to. I suppose so. I don't know."	- Я... не могу сказать... Я надеюсь... Не знаю.
But, the question reminded him of his work, and he bent over it again.	Однако вопрос этот заставил его вспомнить о работе, и он, снова нагнувшись, взялся за башмак.
Mr. Lorry came silently forward, leaving the daughter by the door.	Мистер Лорри оставил его дочь у двери и тихонько подошел к окну.
When he had stood, for a minute or two, by the side of Defarge, the shoemaker looked up.	Он остановился рядом с Дефаржем, и прошло, должно быть, минуты две-три, прежде чем сапожник поднял глаза.
He showed no surprise at seeing another figure, but the unsteady fingers of one of his hands strayed to his lips as he looked at it (his lips and his nails were of the same pale lead-colour), and then the hand dropped to his work, and he once more bent over the shoe.	Он не удивился, увидев другого человека, только поднес дрожащие пальцы к губам (и губы и ногти у него были одного и того же бледно-свинцового цвета), и опять рука его опустилась и он снова согнулся над работой.
The look and the action had occupied but an instant.	На все это ушло разве что несколько секунд.