Повесть о Федоте Шубине

Когда он выставил барельеф, академики Болоньи приметили в нем одаренного скульптора-портретиста. Пушистые волосы высеченной в мраморе фигуры казались мягкими — задень их, и они сомнутся. Драпировка была так искусно высечена и отполирована, что действительно мрамор было трудно отличить от лионского шелка. Тонкие прозрачные кружева имели полное сходство с кружевами выработки вологодских крепостных кружевниц. А там, где из-под одежды выглядывало голое тело, оно казалось живым, дышащим. Во всей фигуре, изображенной им, чувствовалось легкое движение. В ней была живая красота и одухотворенность.

Зрители болонской выставки собирались группами около шубинского барельефа и единодушно выражали восхищение.

Академики Болоньи по заслугам оценили работу Шубина. Они избрали его почетным членом Академии. Не дожидаясь диплома на звание почетного академика, Шубин выехал в Париж.

Диплом на имя почетного члена Болонской академии Федота Ивановича Шубина почтой следовал за ним.

В Париже он опять нашел гостеприимный кров у Никиты Демидова, но задерживаться здесь долго нельзя, надо было ехать в Петербург. Все сроки учения за границей вышли, и все его товарищи-пенсионеры уже были на родине. Но каким путем возвращаться в Россию? Сухим — через все немецкие герцогства, через Пруссию и Польшу — слишком канительно и дорого, и длителен этот путь. Ехать в какой-либо порт в Голландию — неизвестно, сколько времени займет ожидание попутного корабля в Петербург. Недолго размышлял Шубин, решил поехать через Лондон, куда чаще заходили русские корабли. Кстати, в Лондон по своим промышленным делам, в поисках мастеров-рудознатцев, собрался ехать и Никита Демидов. И Шубин отправился с ним из Парижа в Лондон. Этот короткий путь по Сене через Руан до Гавра и дальше по Ламаншу и Па де Кале до Темзы для Шубина и Демидова не был особенно привлекателен. Но когда фрегат, на котором они отправились в Лондон, вошел в устье Темзы, впечатление их сразу изменилось. Берега Темзы, заросшие фруктовыми садами, застроенные богатыми и красивыми зданиями, зеленые поляны, луга и дубравы, холмы с древними замками — все было и справа и слева по обоим берегам широкой и оживленной реки прекрасно, живо и привлекательно.

— Эх, виллу бы здесь купить да земельки десятин сорок — пятьдесят под сад — вот бы мы пожили тут с Евтихьевной, — говорил Демидов, глядя на берега Темзы. — А как ты, Федот?

— Мне не по карману, Никита Акинфиевич, опять же, если правду сказать, то пора и домой. Всякому овощу свое время, а мое время подоспело. Моя дума — в Петербурге. А чем хуже наша Нева Темзы? Живи, стройся, были бы деньги да охота, в России жить не тесно.

— Это верно. Однако глянь, сколько кораблей!.. На Неве и десятой доли того не бывает. Широко размахнулись англичане, ох широко…

Огромный город стягивал к себе богатства всех заморских стран. В ту пору Лондон был уже настолько обширен, что, когда Федот Шубин и Никита Демидов поднялись на купол собора святого Павла, они даже в ясный день не могли увидеть окраин города!..

В магазинах, в порту, на биржах, в таможнях, банках, консульствах, в ресторациях и гостиницах — везде процветал торг. И эта коммерческая особенность огромного портового Лондона, шум и спешка, блеск главных улиц и нищета трущоб, стяжательство и высокомерие англичан не прельщали Шубина. В его памяти возникали впечатления об Италии и Париже, где искусство всех видов в большем почете, нежели в этом бурном торговом городе. Правда, здесь он посетил Британский музей, недавно основанный во дворце, ранее принадлежавшем герцогу Монтегю. Но здесь он не нашел произведений искусства, которые в то время могли бы напомнить ему о музеях Парижа и древностях Рима. Из произведений искусства в Лондоне привлек его внимание собор святого Павла, построенный всего лишь шестьдесят лет назад. Собор славился своим величием и колокольным звоном. Такой музыки колоколов, как на башнях лондонского собора, Федот не слышал еще ни в одном европейском городе. Слыхал от знатоков, что только в Праге у церкви Лорета музыкальный звон превосходит все ухищрения знаменитых звонарей и колокольных настройщиков. Однако Прага была не по пути, и Шубину не пришлось слышать волшебный, превосходно составленный «концерт» из двадцати шести колоколов, что на башне пражской Лореты.