Повесть о гомункуле. Фэнтези-роман

Людовик повернул к нему голову.

– Что нам не хватает? Я видел у вас записи об этом процессе.

– Они не полные. Недостает совсем немного…

– А где можно достать? – Людовик не отступал.

– Ни у кого из моих знакомых алхимиков этого нет. Но мне точно известно об одном мистике. Живет он на Востоке, в той стране, с которой так часто воевали наши соседи. Насколько мне известно, несчастного изгнали из родного города. Этот человек много странствовал и написал потрясающие трактаты. Но как же он далеко…

– Мастер Рафаэль знает, где именно живет этот мистик? – настаивал Людовик.

– Знаю, – со вздохом ответил профессор. Он посмотрел на юношу, но тот не дал начаться возражениям:

– Не отговаривайте, мы едем.

Людовик собрался в дорогу весьма быстро и обстоятельно, отчего вызвал удивление у отца и матери. Они спокойно выслушали рассказы сына о желании путешествовать. Сын очень убедительно рассказывал, что ему непременно вживую надо увидеть другие страны, города, и узнать, чем они так славятся. Но главное инкогнито, и это важное условие. В итоге супруги посомневались, но всё же позволили Людовику покинуть их. Тот собрался очень быстро, впрочем, его багаж состоял всего из одного чемодана.

После мать пожелала ему доброй дороги, а отец пригрозил только:

– По дороге вздумаешь посвататься – лишу короны.

Он умел шутить, но только не над государством. Повидавший множество интриг и боев, он не желал раскидываться страной из-за юношеской глупости, к тому же, единственного наследника.

Людовику оформили документы для прохождения границы как простому мелкому дворянину, а мастеру Рафаэлю как его слуге. Королю не хотелось лишних встреч сына с иноземными королями и министрами. Времена стояли спокойные, однако они посматривали на чужие земли, прицениваясь и обдумывая.

В огромных королевских конюшнях нашли самую простую карету без гербов, чего собственно и хотелось Людовику. Внутрь накидали подушек, на специальное место поставили сундук с вещами и едой, и запрягли двух гнедых крепких лошадей. Очень ранним утром, в остатках ночной мглы, карета и четыре всадника покинули столицу. Всадники и кучер были людьми Генриха Черного, преданными, никому не известными рыцарями. Были известны только их прозвища: Вепрь и Ворон.

Карета застучала по старым камням мостовых.

За городом лежала знакомая с детства дорога. Она то поднималась мощеным холмом, то оседала голой землей. От главного тракта отбегали в стороны вены и артерии путей к городам, деревням и имениям. Дороги ветвились и дальше, заглядывая в несуществующе-далекие уголки страны. По дорогам беспрестанно пульсировало движение, каждый день, весь год. Оно замирало, и то не до конца, лишь зимой, весной же оживало, начиналось вновь в полную силу.

Сегодня случился базарный день, а потому от скрипучих повозок было очень тесно. Пахнущие потом, уже давно идущие издалека волы тянули за собой повозки с мешками. От некоторых, богатых, тянуло пряностями, от других, дешевых, кислой капустой и чем-то ещё, закладывающим нос. Словно отрешившись от людей, вокруг шумели цветущие поля. «Когда солнце станет светить в другое окно, – думал Людовик, – появится поворот на мой замок».

Молчал и мастер Рафаэль, морща высокий лоб, тоже с умилением посматривая в окошко кареты. Профессор истории впервые путешествовал так далеко. Его вид смешил Людовика, и тот думал про себя: «Путешествую с Сократом!». Сам же он достал книгу в бархатной обложке и надолго погрузился в трагедии Еврипида.

Солнце встало в зенит, справа от дороги показались деревянные черные крыши домов. Из открытых окон тянуло хлебом, который только-только вынули из печи. Людовик невольно сравнил про себя его с духом булок в королевской столовой. Над домами торчал шпиль церквушки из серых кирпичей. К ней, как к озеру, стекались тонкие ручейки народа. Молодые дородные девушки шли в своих лучших платьях с одной лишь ниткой бус. Самые красивые наряды родители выдавали им лишь на службу и праздники. Тут же, у дороги, несколько пестрых кур скребли ногами, отчаянно ища что-то в земле. Лохматая пегая собака вылезла из-под крыльца, потянулась, и, увидев экипаж, бросилась под колеса. Её зубы клацнули возле конских копыт, и в тот же миг щелкнул хлыст. Будто побитая тремя хлыстами вместо одного, собака забилась обратно под свое крыльцо и стала скулить на всю округу.