Повесть о горячем сердце

Подойдя к двери, я прислушалась. Мне казалось, что все сейчас начнут смеяться над моим опусом, но в классе было тихо. Тишина стояла такая, что я слышала через дверь, как шипит лампочка над доской. А потом раздались аплодисменты. Сначала одиночные, и я почему-то подумала, что это аплодирует Сашка Макаров. Потом ещё, ещё, а затем аплодисменты стали громкими. Дверь открылась, и из класса не вышла – вылетела Анна Генриховна с моей тетрадкой в руках. Она чуть не сбила меня с ног, а когда поняла, что перед ней стою я, швырнула мне мою тетрадь. В лицо не попала, и это хорошо, потому что, если бы она попала мне в лицо, я не знаю, что я тогда сделала бы. Тетрадь упала мне под ноги, а Анна Генриховна, посмотрев, что в коридоре, кроме нас, никого нет, прошипела:

– Ты думаешь, Берман, что ты самая умная? Да что ты вообще в жизни понимаешь? Что ты там написала про маску учителя? Ты кого имела в виду: меня? Да кто ты такая? Ты никто и звать тебя никак. Поняла?

– За что вы меня ненавидите, Анна Генриховна?

– Кто ты такая, чтобы тебя ненавидеть? Слишком много чести. С самого начала вы со своими родственниками решили извести меня, и я догадываюсь, почему. Во-первых, потому что у меня есть немецкие корни. Но я давно искупила грех моего отца перед Родиной. И не тебе судить меня. Во-вторых, тебе внушили, что вы, евреи, – самые умные на этой земле. Хочу тебя разочаровать: вы не самые умные. Вы такие же, как все. С самого начала ты настраиваешь детей против меня. Ты не особенная, Берман. Ты заурядная…

Я слушала молча, пытаясь вникнуть в суть того, что говорила мне Анна Генриховна, но то ли она говорила на каком-то непонятном мне языке, то ли я слишком волновалась, но я не понимала ни слова.

– За что вы меня ненавидите, Анна Генриховна? – опять спросила я.

– Издеваешься, дрянь?

– Я вам не дрянь.

Меня никто никогда не называл дрянью. Моё лицо пылало, а сердце стучало так сильно, что я стала считать его удары: один, два, три… Я смотрела на искажённое ненавистью и гневом лицо Анны Генриховны и повторяла свою клятву, вернее, я добавляла в неё пункты: «Клянусь, я ни одного своего ученика не назову “дрянью” или ещё каким-нибудь словом! Клянусь, я никогда не буду мстить своим ученикам за свою неудавшуюся жизнь!..»

Анна Генриховна ещё раз посмотрела на меня, потом развернулась и вошла в класс.

Я больше не плакала. Свои слёзы я выплакала в детстве. Последний раз плакала в школе, когда мне было двенадцать лет… И после этого дала себе слово, что никогда больше Анна Генриховна не увидит ни одной моей слезинки. И это слово я сдержала…

Может быть, права была бабушка, когда предлагала папе перевести меня в другую школу? А как бы я оставила класс? А Сашку? И стала бы я закалённой, если бы ушла? Всегда найдётся какая-нибудь Генриховна, которая заставит плакать ученика. Сколько их встретится на моём жизненном пути? От всех не уйдёшь, но главное – от себя не уйдёшь. А разве легко было сначала завоёвывать советскую власть, потом защищать её, когда рядом были враги? Но мы же выстояли в этой борьбе с проклятым империализмом, так как же я могла сдаться и уйти? Ни за что!

Несколько секунд я стояла не шелохнувшись, потом подняла тетрадь, подошла к окну и открыла её. Ну да, коротковато, стихи корявые. Но это мои стихи! Мои! Хочу – пишу корявые, хочу – некорявые! Да ладно… пусть будет тройка…

И я стала читать то, что написала…

Глава вторая Сочинение

Главные слова в твоей жизни