Повесть о любви и тьме

И вот наступило время внести удобрения. Коровьего навоза или куриного помета у нас не было, да и быть не могло. А голубиный помет, скопившийся на крыше, не годился, ибо был источником всякой заразы. Поэтому папа заранее заготовил полную кастрюлю пищевых отходов. Это была мутная похлебка из круп, очистков овощей и фруктов, несъедобной тыквы, болотистой кофейной гущи, спитого чая, остатков каши и борща, вареных овощей, рыбьей чешуи, подгоревшего подсолнечного масла, скисшего молока, каких-то маслянистых жидкостей и прочих кухонных гадостей. В этих помоях плавали, сталкиваясь друг с дружкой, сомнительные комки, и все в целом представляло собой нечто вроде густого варева, пригоревшего, пересоленного и явно перестоявшего.

– Это обогатит нашу скудную почву, – разъяснял папа, пока мы отдыхали, сидя в мокрых от пота майках на ступеньках, ощущая себя настоящей сельскохозяйственной бригадой, обмахиваясь нашими панамами цвета хаки, чтобы хоть немного остудить разгоряченные лица. – Несомненно, – говорил папа, – нам следует напитать взрыхленную почву тем, что в будущем из подгнивших, но богатых органическими элементами отбросов превратится постепенно в удобрения. Так мы дадим нашим саженцам абсолютно все питательные вещества, без которых овощи у нас выросли бы хилыми и болезненными.

Наверняка он угадал ту жуткую мысль, что промелькнула у меня, так как тут же поспешил уточнить и успокоить:

– И, пожалуйста, не думай – это было бы ошибкой! – что, когда здесь вырастут овощи и мы будем их есть, нам предстоит есть то, что, возможно, выглядит как отбросы, внушающие отвращение. Нет! И еще раз нет! Ни в коем случае! Ведь отбросы – это не просто грязь, это неисчерпаемый кладезь, сокрытый от глаз. Поколение за поколением земледельцы интуитивно открывали для себя эту мистическую истину. Сам Лев Толстой писал о таинственной алхимии, которая непрерывно совершается в лоне земли, об удивительной метаморфозе – превращении гнили и тлена в перегной, перегноя – в удобрение, удобрения – в злаки, овощи, фрукты и все прочие разнообразнейшие дары полей, садов и огородов.

И пока мы вновь втыкали колышки по четырем углам нашей делянки, осторожно натягивая между ними пограничные веревки, папа просто и точно обрисовал мне всю последовательность. Гниль. Прель. Перегной. Удобрение. Органика. Тайна. Алхимия. Метаморфоза. Плоды. Толстой. Метафизика.

* * *

И когда мама вышла сообщить, что обед будет готов через полчаса, операция “покорение пустыни” была завершена. Наши владения простирались от колышка до колышка, от веревки до веревки. Окруженные со всех сторон сухой, опаленной землей нашего двора, они выделялись темно-коричневым цветом, были ухожены, окультурены, разрыхлены. Вскопанные, гладко причесанные граблями-вилкой, лежали наши владения – обработанные, засеянные, удобренные, влажные, поделенные на три части, три волнообразных холма, равных по высоте и вытянутых во всю длину участка: одна грядка под помидоры, другая – под огурцы, а третья – под редиску. И подобно табличке с именем, которую принято временно втыкать в изголовье свежего могильного холмика, пока не установлено каменное надгробие, воткнуты были палочки в изголовье каждой из грядок, и на каждой из палочек укрепили мы пустые пакетики из-под семян. Так выглядели – до тех пор, пока не поспеют овощи, – наши огородные владения, украшенные яркими картинками. Прямо-таки живым казался помидор, две-три прозрачные капли росы стекали по его щекам. На другой картинке аппетитно поблескивали ярко-зеленые огурцы. Не менее аппетитно выглядела и красная редиска, умытая росой, пышущая здоровьем.

После того как были внесены удобрения и посеяны семена, мы полили грядки один раз. А затем осторожно полили каждую из лунок с семенами, используя для этого самодельную лейку, сооруженную из бутылки с водой и взятого на кухне маленького ситечка, в “мирной жизни” прикрепленного к носику заварного чайника.

Папа сказал:

– Отныне каждое утро и каждый вечер мы будем поливать наши грядки. Не переусердствуем. Но и жадничать не станем. А ты, вне всякого сомнения, сразу, как проснешься, побежишь узнавать, не проклюнулись ли ростки, потому что через несколько дней стебельки начнут распрямлять свои спинки, отряхивать со своих головок комочки земли, как это делают цветы, отряхивающие свой венчик. У каждого цветка, у каждого ростка, как полагали наши мудрецы, благословенна их память, есть свой личный ангел, парящий над ним, прикасающийся к его головке и приказывающий ему: расти!

И еще сказал папа:

– А теперь соизвольте, ваша честь, поскольку вы пропотели и пропылились, взять из шкафа белье и рубашку, чистые брюки да отправиться в ванну. Только помните, ваше высочество, намылиться нужно как следует, и в тех самых местах – тоже. Но не извольте задремать там, в воде, по вашему обыкновению, ибо и я, оскудевший делами своими, терпеливо дожидаюсь своей очереди.