Повесть о любви и тьме

По представлениям папы, не существовало такого несчастья, за которым не следовало бы избавления. Евреи страдали в рассеянии? Но вот еще чуть-чуть – и поднимется Еврейское государство, и все тогда повернется к лучшему. Потерялась точилка для карандашей? Завтра купим новую, еще лучше прежней. Болит живот? До свадьбы точно заживет. Медведя покусали пчелы и он такой ужасно несчастный, что плакать хочется? Но посмотри, на следующей странице он снова весел и здоров. Да еще и трудолюбие в нем проснулось, теперь он всем пример – а все потому, что хватило ему ума извлечь из случившегося правильные уроки. С пчелами мишка заключил мирный договор, выгодный обеим сторонам. А мед ему теперь выделяется строго по норме – чтоб не объедался. Но зато до конца его жизни.

И на последней картинке в книге медведь был веселый и бодрый, строил себе дом, будто после всех своих диких выходок решил слегка обуржуазиться и влиться наконец в средний класс. На этой картинке медведь чуточку смахивал на папу, когда тот бывал в хорошем настроении, – казалось, что вот-вот, и весельчак медведь одарит нас рифмованными строчками или каламбуром.

На этой странице имелась лишь одна строчка. Возможно, что это и была первая строчка, которую я прочел. Не угадывал слова по их виду, а прочел букву за буквой. И отныне буквы перестали быть для меня картинками, а превратились в звуки.

МИШКА-МИШУК ПОЛОН РАДОСТИ!

Вот только радость уже спустя неделю-другую превратилась в страсть, в манию, в неутолимый голод: никакими силами не могли родители оторвать меня от книг.

Отныне они, настойчиво подталкивавшие меня к чтению, стали подмастерьями волшебника, а я – потоком, который невозможно остановить. Подобно тому, как Голем – чудище, которое сотворил в шестнадцатом веке пражский раввин Иехуда Лива бен Бецалель, – замирал, только когда хозяин вытаскивал у него из-под языка записку с четырехбуквенным именем Всевышнего, так и я мог бы остановиться, только если бы у меня изо рта вытащили заклинание, но сделать это было некому.

– Ну ты только глянь, твой сын голым почти уселся на пол в коридоре и читает.

– Мальчик читает под столом!

– Этот ненормальный ребенок снова заперся в ванной и читает себе на унитазе, если только не провалился туда вместе со своей книжкой.

– Он притворялся, будто спит. А сам только и ждал, когда я выйду из комнаты, а через несколько минут в комнате включился свет. Наверняка сейчас сидит на полу, привалившись спиной к двери, чтобы никто не мог войти, и угадай, что же он там делает?

– А мальчик-то уже читает вполне бегло.

– У нас в доме завелся еще один запойный читатель. Всю субботу не вылезал из постели, разве что в туалет, но и туда только с книгой.

– С утра до вечера глотает все без разбору: рассказы Ашера Бараша и Гершона Шофмана, роман Перл Бак о Китае, путешествия Марко Поло, приключения Магеллана и Васко да Гама, памятку заболевшим гриппом, историю царей дома Давидова, хронику резни в Хевроне в 1929-м, рекламные брошюры кибуцев.

– Еще немного – и он станет пожирать переплеты, запивая их типографской краской.

– Нет, пора положить этому конец. Мы обязаны вмешаться. Все это становится слишком странным.

37

В доме, стоявшем на спуске улицы Зхария, было четыре квартиры. Квартира четы Нахлиэли находилась на втором этаже, окнами во двор. Часть запущенного дворика была замощена, другая каждую зиму зарастала буйными сорняками, превращавшимися после первых летних хамсинов в западню из колючек. Во дворе висели веревки для сушки белья, стояли мусорные баки, какой-то скособоченный ящик, в колючках громоздились останки шалаша, который сооружают в праздник Суккот, каменная ограда заросла страстоцветом.

Квартира была оснащена кухней, ванной, прихожей и выводком кошек – то ли из восьми, то ли из девяти. Одна из комнат была гостиной, а другая, тесная и маленькая, служила спальней чете Нахлиэли и кошачьему воинству. Каждое утро супруги сдвигали мебель, а кое-что и вовсе вытаскивали из гостиной и спальни в прихожую, превращая две комнаты в классы – расставляли четыре и три маленьких столика, за каждым из которых размещалось по два ребенка.

Каждый день, с восьми утра и до двенадцати, скромная квартирка становилась домашней частной школой, которая называлась “Отчизна ребенка”.

В школе было два класса, восемь учеников в первом классе и шесть во втором, и две учительницы. Изабелла Нахлиэли исполняла обязанности директора, завхоза, счетовода, завуча, классной дамы, школьной медсестры, уборщицы-поломойки и учительницы первого класса. Мы звали ее “учительница-Изабелла”, произнося это слитно, на одном дыхании.