Повесть о любви и тьме

Только под самое утро, когда ребенку полагается спать в своей постели, я прямо в одежде юркнул под одеяло и погрузился в темноту. А вскоре отец приподнял одеяло, но не для того, чтобы пожурить меня за то, что я не разделся, а чтобы лечь рядом, – и он тоже был в одежде, которая, как и моя, пропахла потом и толпой. Папа лежал рядом со мной несколько минут молча, хотя обычно не выносил молчания. Но сейчас он не тяготился им. Рука его легонько гладила меня по волосам. Словно в темноте папа превратился в маму. Потом он стал рассказывать шепотом, как издевались над ним и его братом Давидом уличные мальчишки в Одессе, как обходились с ним одноклассники – поляки и литовцы – в польской гимназии Вильны (даже девушки). А когда на следующий день его отец, мой дедушка Александр, пришел к гимназическому начальству, хулиганы не только не извинились за то, что сорвали с папы штаны, но и на глазах у всех напали на дедушку Александра, повалили его на землю, сдернули и с него брюки прямо посреди гимназического двора, и девочки смеялись, говорили гадости и твердили, что, мол, евреи такие и сякие… А учителя молчали, а возможно, и тоже смеялись.

– Конечно, и тебе не однажды будут досаждать всякие хулиганы, и на улице, и в школе. Возможно, они будут приставать к тебе именно потому, что ты немного похож на меня. Но с той минуты, как будем мы жить в своем государстве, хулиганы никогда не пристанут к тебе по причине того, что ты еврей. Нет. Никогда. С нынешней ночи с этим здесь покончено.

Я сонно протянул руку, чтобы коснуться его лица, и вдруг вместо очков мои пальцы коснулись чего-то мокрого. Никогда за всю свою жизнь, даже когда умерла мама, я не видел отца плачущим. По сути, и в ту ночь я этого не видел, в комнате было темно. Разве что левая моя рука видела.

* * *

Спустя примерно три часа, в семь утра, пока спал весь наш квартал, в Шейх Джерах обстреляли еврейскую карету “скорой помощи”, ехавшую из центра Иерусалима в больницу “Хадасса” на горе Скопус. По всей Эрец-Исраэль арабы нападали на еврейские автобусы, убивали и ранили пассажиров, стреляли из винтовок и пулеметов по отдельно стоящим еврейским кварталам и деревням. Верховный мусульманский комитет под председательством Джамала аль-Хусейни объявил всеобщую забастовку во всех арабских поселениях, велел людям выходить на улицы, идти в мечети, где религиозные лидеры призывали начать священный джихад против евреев. Через два дня сотни вооруженных арабов вышли из Старого города, распевая песни, призывающие к кровопролитию, выкрикивая суры Корана, вопя “Итбах ал яхуд!”[47], стреляя в воздух. Это шествие сопровождала британская полиция, и британский бронетранспортер, как рассказывают, ехал в голове толпы. Арабы ворвались в еврейский торговый центр на восточной оконечности улицы Мамила, а затем разграбили и спалили все магазины в квартале. Сорок еврейских магазинов были преданы огню. Британские солдаты и полицейские поставили заслоны на спуске улицы Принцессы Мэри и не позволили бойцам Хаганы прийти на помощь евреям, попавшим в ловушку в торговом центре. Британские власти даже конфисковали оружие у Хаганы и арестовали шестнадцать бойцов. На следующий день подпольщики из Лехи сожгли в отместку кинотеатр “Рекс”, принадлежавший арабам.

В первую неделю беспорядков погибло около двадцати евреев. До конца второй недели по всей Эрец-Исраэль нашли свою смерть около двухсот евреев и арабов. С начала декабря 1947 года и до марта 1948 года инициатива была в руках арабов. Евреи в Иерусалиме и во всей Эрец-Исраэль лишь оборонялись, поскольку британцы срывали все попытки бойцов Хаганы перейти в контратаку, арестовывали подпольщиков, реквизировали оружие. Местные арабы, а также сотни вооруженных добровольцев из соседних арабских стран вместе с двумя сотнями британских солдат, перешедших на их сторону, перекрыли дороги по всей Эрец-Исраэль, тем самым изолировав еврейские поселения. Только специальные колонны под охраной вооруженного конвоя могли доставлять осажденным продовольствие и топливо.