Повесть о любви и тьме

Высший мусульманский совет выступил с официальным заявлением, в котором бойня была представлена как геройская операция, проведенная “под командованием иракского офицера”. В заявлении, осуждавшем британцев за то, что вмешались в последнюю минуту, говорилось так: “Если бы британская армия не вмешалась, то ни одна живая душа из пассажиров колонны не осталась бы на земле”.

Только благодаря стечению обстоятельств, только благодаря высокой температуре, а возможно, благодаря маме, которой удавалось обуздывать папин патриотический пыл, отец не сгорел вместе с теми, кто был в той колонне.

* * *

Вскоре после этой бойни подразделения Хаганы впервые развернули по всей Эрец-Исраэль наступление против арабов, угрожая обратить оружие и против британцев, если те решат вмешаться. Блокада дороги, соединявшей приморскую низменность с Иерусалимом, была прорвана. Но осада еврейской части Иерусалима продолжалась.

За апрель и половину мая пали крупные арабские города и города со смешанным населением – Хайфа, Яффо, Тверия, Цфат, а также десятки арабских деревень на севере и на юге. В те недели сотни тысяч арабов превратились в беженцев, таковыми они остаются и по сей день. Многие из них бежали сами. Многих изгнали силой.

В осажденном Иерусалиме не было тогда никого, кто сожалел бы о горькой судьбе палестинских беженцев. Еврейский квартал Старого города, в котором евреи жили тысячелетиями (был лишь один перерыв, в двенадцатом веке, когда крестоносцы, перебив большинство евреев, изгнали оставшихся в живых), был захвачен силами иорданского Арабского легиона, все еврейские дома разграбили и разрушили, их жителей либо изгнали, либо взяли в плен. Поселения Гуш Эцион были стерты с лица земли, их жителей частично вырезали, частично угнали в плен. Евреев иерусалимских пригородов Атарот и Неве Яаков, а также поселений у Мертвого моря Калия и Бейт ха-Арава – всех их изгнали. Сто тысяч иерусалимских евреев опасались, что и их ждет подобная участь. Когда по радио “Голос защитника” объявили о бегстве арабов из кварталов Тальбие и Катамон, я не помню, чтобы мне стало жалко Айшу и ее брата. Месяцы артобстрелов, голода и страха сделали мое сердце менее чувствительным. Куда отправилась Айша? И ее маленький брат? В Шхем? В Дамаск? В Лондон? Или в лагерь беженцев Дехейше?

Сегодня, если она еще жива, Айше около шестидесяти пяти. Ее младшему брату, тому, которому я, по-видимому, раздробил ступню, тоже где-то около шестидесяти. Может, попытаться отыскать их? Проследить судьбу всех ответвлений семейства Силуани – в Лондоне, в Южной Америке, в Австралии?

Предположим, что где-то отыщется Айша. Или малыш “дай-мне-нет-у-меня”. Как я представлюсь? Что скажу? Что предложу? И помнят ли они меня? А если помнят, то что именно? Или последующие события затмили историю с глупым хвастливым мальчишкой?

Все уже позади. Все случилось. И ничего не вернуть.

* * *

В штабе “Народной стражи” на улице Цфания отцу выдали древнее ружье, ему полагалось патрулировать ночью улицы нашего квартала. Ружье было тяжеленным, с потертым прикладом, испещренным всякими надписями – инициалами и словами на разных языках. Эти надписи папа старательно пытался расшифровать, прежде чем взялся изучать устройство самого ружья – то ли это была итальянская винтовка времен Первой мировой войны, то ли старый американский карабин, уж не помню. Папа пощупал ружье с разных сторон, дернул несколько раз затвор – впрочем, без всякого толка, положил ружье на пол и взялся за магазин. Тут его ждал головокружительный успех: ему удалось извлечь из магазина все патроны, и он победно вскинул руки – в левой зажата горсть патронов, а правая сжимает пустой магазин.

Однако, когда он попытался водворить на место извлеченные из магазина патроны, победа обернулась полным поражением: патроны, вдохнувшие воздух свободы, наотрез отказывались вновь втискиваться в темный карцер. Не помогали никакие папины уловки и соблазны. Он пытался втолкнуть патроны и так и эдак, пытался делать это и мягко, и нажимая изо всех сил своими тонкими пальцами ученого, пытался вложить патроны так, чтобы пуля первого из них смотрела в одну сторону, а пуля второго – в противоположную, пуля третьего была направлена так же, как и первого, четвертого – как второго и так далее… Все тщетно.

Удрученный, павший духом, отправился папа в штаб “Народной стражи”. Тяжелое ружье в одной руке, в другой – патроны, которые дороже золота, а в кармане пустой магазин.

В штабе его утешили, показали, как легко затолкать патроны в магазин, однако ружье ему не вернули. Ни в тот день, ни в последующие. Никогда. Вместо этого вручили электрический фонарик, свисток и впечатляющую нарукавную повязку с надписью “Народная стража”. Возвратился папа домой очень радостный, объяснил мне, что означают слова “народная стража”, все мигал и мигал фонариком, свистел и свистел в свисток, пока мама не сказала:

– Может, хватит, Арье? Пожалуйста?

* * *