Повесть о Морфи

Поднялся такой шум, что Гаррвитцу пришлось на некоторое время исчезнуть с парижского шахматного горизонта.

Все парижские газеты — от серьёзного «Монитора» до юмористического «Шаривари» — писали о Поле Морфи со дня его появления в Париже беспрерывно. Он стал излюбленным персонажем, переходящим из номера в номер.

На одной карикатуре Британия получала «шахи» от Индии и просила мистера Пола Морфи помочь ей в игре.

На другой некий человек отказывался войти с женой в кафе «Де ля Режанс» на том основании, что заседающий там американец отберёт, чего доброго, его королеву.

Во всех иллюстрированных газетах печатались десятки портретов Пола, но среди них не было и двух на него похожих.

Осенью 1858 года Пол Морфи, «маленький американец», был одной из главных достопримечательностей Парижа. Все знали и все любили его.

Сент-Аман писал, что Пол сумел удовлетворить потребность, давно уже терзавшую Париж, — потребность в герое.

Скульптор Лекэн попросил Пола позировать ему для бюста, и Пол покорно высиживал в мастерской долгие часы, пока светлый металлический бюст не был готов.

Бюст был выставлен на Елисейских Полях, весь Париж бегал смотреть его и восхищаться как великолепным талантом скульптора, так и благородным лицом оригинала.

Вести о Поле проникли в великосветские салоны, посыпались приглашения из недоступных особняков в предместьях Сент-Онорэ и Сен-Жермэн, у Пола появились друзья и поклонники в самых высших сферах.

Пол и вездесущий Эдж были частыми посетителями герцогской ложи в Итальянской опере.

Однажды давали «Норму» Беллини. В антракте Пола заставили играть против совещавшихся герцога Брауншвейгского и графа Изуара. Пол сидел спиной к сцене. Партия складывалась интересно, и партнёры совсем забыли, что начинается второй акт.

Пол, выросший в музыкальной семье, чувствовал себя отвратительно. Он любил музыку, ценил и уважал труд актёров, но герцог и граф не отпускали его буквально насильно.

Примадонна мадам Панко, певшая партию друидской жрицы, бросала на герцога презрительные взгляды. Хористы, изображавшие друидов, пели про «кровь и огонь» с особой выразительностью, часто поглядывая на злополучную ложу.

Наконец Пол разозлился и заматовал герцога и графа, создав при этом одну из вечных, неумирающих партий.

Пожалуй, самые приятные часы в Париже Пол провёл в доме одной баронессы, славившейся как покровительница искусств.

Баронесса была по крови креолка, она железной хваткой вцепилась в маленького Пола, водила его под руку по своему особняку и представляла всем и каждому:

— Вот, смотрите! Наконец-то я нашла в Париже настоящего креола! Чистокровного креола, такого же ленивого и беспечного, как я сама!

Баронесса любила шахматы. Когда она играла с Полом, возле неё усаживались Лекэн и Сент-Аман и не позволяли ей делать грубых ошибок. Естественно, почти все партии заканчивались вничью. При этом все четверо комментировали партии так, что зрители помирали со смеху.

В этом доме часто бывал достопочтенный мистер Мэзон, посол Соединённых Штатов в Париже. Он очень гордился Полом и осыпал его знаками внимания.

— А вы сами играете в шахматы, мистер Мэзон? — наивно спросил его как-то Пол.

— Мой молодой друг! — ответил мистер Мэзон. — Как могу я не играть в шахматы? Это было бы оскорблением памяти Бенджамина Франклина, в доме которого я живу![8]

Отель Мэрис вскоре надоел Полу, они переехали в отель Бретейль, на углу улиц Дофэн и Риволи. Это было в двух шагах от лучших кварталов города и от кафе «Де ля Режанс».

Эти комнаты занимал прежде Сент-Аман. У окна стояло старинное бюро редкой работы. За него каждое утро усаживался Эдж и чертыхался, не зная, куда ему девать свои длинные ноги.

Пол Морфи был очень ленив на писанье. Казалось, это не он в юности исписал огромное количество тетрадей лекциями и конспектами, не он выработал себе мелкожемчужную скоропись, удивлявшую каллиграфов.

Теперь заставить его писать было почти невозможно. Даже письма родным писал за него Эдж, добросовестно перечисляя успехи, города и даты. Пол так привык доверять Эджу, что даже не перечитывал им написанного. Он знал, что всё будет изложено аккуратно и добросовестно, брал перо и приписывал снизу: «Целую всех. Пол». И письмо отправлялось в длинный путь.

Вскоре после того, как состоялся переезд в отель Бретейль, к Полу как-то утром пришёл человек средних лет, с медлительными движениями и тусклыми серо-голубыми глазами.

Бдительный Эдж спросил его сухо:

— Что вам угодно от мистера Морфи, мсье?

— Мне ничего не угодно, я просто хотел поглядеть на мистера Морфи. Дело в том, видите ли, что я прямой и единственный внук Франсуа Филидора…

Пол выбежал из соседней комнаты, откуда он слушал разговор.

— Как? Вы внук великого Филидора, мсье? Как же вас зовут?

— Тоже Франсуа-Андрэ-Даникан… В нашем роду это фамильное имя.

— И вы тоже играете в шахматы?

— Нет, мсье Морфи, я торгую сукнами.

— Но почему же?..

— Нося имя и фамилию великого Филидора, мсье Морфи, играть посредственно — это кощунство! Я пробовал играть, у меня нет шахматных способностей, увы… Добрый вечер, мсье Морфи!