Повесть о Предславе

Шёл всю ночь, боясь остановиться и замёрзнуть или сделаться добычей волков. Верного коня вёл в поводу.

Меча из дланей не выпускал, старался ободрить себя, щупая в кожаной калите сребреники. «Ничего, с этим добром проживу как ни то!» – думал, через силу улыбаясь.

На выходе из леса внезапно окружила Ивещея толпа всадников.

– Кто таков? Угр?! Лях?! – сыпались со всех сторон вопросы.

Подняв вверх длани, рухнул бессильно Ивещей на колени в снег. Вдруг потряс его кто-то за плечо. Увидел перед глазами боярин смуглое обветренное лицо Володаря, вздрогнул от неожиданности, вскочил на ноги, шарахнулся посторонь.

Крепкой мозолистой рукой, почерневшей от поводьев, ухватил его Володарь за грудки.

– Э, стой, боярин! Куда это ты бежать удумал?! Видно, повязаны мы с тобою вервью единою. Это надо ж! Куда б ни пошёл, всё с тобою встречаюсь! Вот что, садись-ка давай на конь. Поскачем в Прагу, ко князю Болеславу Рыжему. Ему теперь службу правлю. Да, а что у тя там на боку болтается? Никак, киса со сребром. Поделись, друг.

«Волк голодный тебе друг!» – ругнулся в мыслях Ивещей, но всё же с готовностью развязал калиту.

– О! Святополк на столе, а се его сребро! – воскликнул Володарь. – И гляди, портрет с князем схож! И скипетр в деснице! Добрая нынче у меня добыча!

Он злобно усмехался и хлопал боярина по плечу.

По холодной, обильно поливаемой дождями дороге отправился боярин Фёдор Ивещей в неведомую Прагу.

Глава 40

Сразу две грамоты лежали перед Предславой, молодая княгиня раз за разом перечитывала их и то хмурилась, то улыбалась. Первая пришла из Киева, от брата Ярослава. Писал Ярослав: «Рад за тебя, сестрица. Добре ты устроилась. Мне вот тоже Бог помог, осилили мои новгородцы окаянного Святополка. Сын у нас с княгиней Ингигердой народился, нарекли Владимиром. Собор Софии ныне отстраиваю, новый, из камня и плинфы, ромейские зодчие возводят. Украсит он Киев паче церкви Десятинной. Тринадцать глав будет у собора, а ещё вдоль стен открытые галереи сделаем, с колоннами. Сестра наша Мстислава жива-здорова, во Владимире в монастыре Успения постриг приняла. Другая сестра, Доброгнева-Мария, тоже здравствует. Учитель твой Ферапонт такожде жив, привет тебе шлёт и пастырское благословение. Равно как и митрополит Иоанн. Минуло, Бог даст, на Руси лихолетье, печенеги отбиты, ляхи изгнаны. В силу входит Русь, как при дедах и пращурах наших было. А вот мамка твоя, Алёна, померла. Был на похоронах её, много люду плакало. Помнят доброту и ласку мамки твоей. Хорошая, светлая была женщина, участлива к больным и немощным. Мне, грешному, не раз ногу хворую мазями разноличными лечила. Жаль, не довелось тебе с нею проститься…»

Далее Ярослав, видно, чтоб отвлечь сестру от горестных мыслей, сразу перескочил на другое: «А в степях нынче неподобное творится. Печенеги между собой дерутся, режут друг друга. Часть из них приняло бесерменскую веру, другие же погаными остались. Вот и воюют. Ко мне на службу некоторые ханы напросились. Расселяю я их в Поросье да в Посулье. Пускай кон-границу берегут. Зато за порубежье наше спокоен я теперь. Утишённая Русь стоит. Благодать Божья снизошла на землю нашу, настрадалась она за Святополково злое правление, отдыхает теперь. Урожай добрый в эту осень собрали…»

Письму брата Предслава была рада, хоть и прослезилась, сведав о кончине Алёны. Впрочем, и вторая грамотка, от сестры Анастасии, тоже не слишком её огорчила.

Анастасия писала, что король угров Иштван был с нею ласков и даже играл в шахматы. Живёт она в долине Мареша, где находятся замки её жениха, князя Айтоня, с которым была она обручена по латинскому обряду. Вся угорская знать была на сем обручении, а королева Гизелла поднесла ей в дар рубиновое ожерелье.

«Девочка моя милая! – грустно улыбалась Предслава, читая письмо Анастасии. – Дай-то Бог счастья тебе!»

Она решила, что обязательно посетит Венгрию и увидится с сестрой. Только не сейчас, потом, после… Покуда иные у неё заботы.

Грамоты радовали, пражская жизнь и погода – не шибко. Шли обложные дожди, порой вперемешку с мокрым снегом, дули холодные северные ветра. Во дворце топили камины, но было сыро и холодно. Рыжий учинял в тронном зале попойки с панами и баронами, но сам держался и пил мало. Только трясло его по-прежнему, даже ночью, во время сна, зубы клацали, как у волка.

В один из таких хмурых дней явились ко княгине Володарь с Фёдором Ивещеем. С неприятным изумлением смотрела Предслава на поседевшего, состарившегося отцова боярина, вспоминала, как бегал тот от одного князя к другому, предавая всех и вся. Внимала осторожной вкрадчивой речи Володаря.

– Вот, светлая госпожа. Боярин Фёдор брату твоему Святополку до последнего вздоха его служил. Помер князь Святополк в пустыне Биорской, в лесу глухом.

– Не хочу о нём говорить! – Предслава недовольно поморщилась. – Зачем же ты пришёл ко мне, боярин?

– Служить тебе буду верно, княгинюшка!

– Знаем-ведаем про твою службу! – с презрением перебила его Предслава. – Изыди с очей моих немедля! Али стражей кликну, в поруб тебя отведут тотчас! Коромольник!