Повесть о Предславе

Предслава поблагодарила его и спешилась. Вначале думала постучать в первый же дом, но передумала и пошла к кузнице, из которой густо валил дым.

Матея Хорват, по пояс голый, весь лоснящийся от пота, ударял молотом по наковальне. В углу горел горн, двое молодцев раздували меха. Раскалённую докрасна медь охлаждали водой, всё вокруг крутилось, шипело, стучало, мастера о чём-то громко переговаривались. У Предславы с непривычки закружилась голова. Она вышла в холодные сени, отдышалась. Подойти к мастерам не решалась, боясь помешать работе. Так и стояла некоторое время, смущённая и не знающая, как поступить. Но вот дверь кузни отворилась, и Матея, уже в рубахе без ворота, на ходу набрасывая на плечи овчинную безрукавку, поспешил на двор. Тут-то Предслава и подскочила к нему сзади, обняла застывшего от неожиданности парня, закрыла ему рукой в зелёной сафьяновой рукавице глаза. Шепнула:

– Ну, догадайся, кто?

– Княгиня! – так же шёпотом промолвил Матея.

Неожиданным резким движением он подхватил её на руки. Предслава беспомощно болтала в воздухе ногами в тимовых сапожках, повизгивала и игриво отбивалась от него.

Матея принёс её в утлую избу, посадил на грубо сколоченную пихтовую лавку.

– Люблю. Каждый день, каждый час – о тебе только и думала. А тут ловы эти. Ну, поехала со всеми да по дороге свернула, – рассказывала княгиня.

– А я на Николин день в Прагу собираюсь. К купцу одному на постой попрошусь. Поделки разные на рынок понесу, на продажу. Думал, там тебя где увижу. Чай, не позабыла медника Хорвата.

Он обнажил в улыбке белые ровные зубы.

Предслава ласково провела ладонью по его тёмно-русым, слегка вьющимся волосам. Глянула в светло-карие добрые глаза и, не выдержав, вдруг расплакалась, уронив ему на грудь голову.

– Почему, почему мир так несправедлив?! Вот обрела я свою любовь, а должна прятать её, стойно награбленное добро, должна скрываться, любить втайне?! Почему, любимый?! – сквозь слёзы воскликнула она.

Матея молчал. Не знал он, что ответить.

Княгиня шепнула:

– Тяжела я. С той встречи нашей. Робёнок у нас с тобой будет.

И снова кузнец ничего не ответил ей, только стиснул в объятиях и покрыл лицо жаркими поцелуями.

Потом была ночь, был месяц в окне, была страсть, и было ни с чем не сравнимое светлое ощущение полноты счастья, которое, казалось, никогда не уйдёт, не покинет её. Так, прижавшись друг к другу, и уснули они на печи, а старый Матеин отец, узрев их, закрестился, зашептал:

– Прости, Господи! – И ушёл ночевать на сеновал.

Утром въехала в село вереница всадников. Владыки и паны возвращались с охоты. Многие мужи были хмельны, на возах не умолкали шутки, смех и весёлые песни. На телеге везли тушу убитого стрелами оленя.

Предслава встретила шумную толпу придворных, горделиво восседая верхом на своём соловом иноходце.

Давешний проводник объяснил, где княгиня, и никто из свиты не подумал, что вовсе не утомлённость ездой заставила её завернуть в это село. Никто, кроме старой пани Эммы.

Вскоре по возвращении в Прагу в одном из покоев княжеского дворца состоялся тихий разговор.

Пани Эмма сама не знала, почему именно Володарю решила она рассказать о виденном на горе у Сазавы.

– …На траве возлежали, бесстыжие! Нагишом, одним плащом токмо прикрыты! Думаю, и во время лова не случайно госпожа княгиня в село свернула. Там этот человек обитает.

– И кто ж сей распутник? – с усмешкой спросил Володарь.

– Хорватом его кличут. Безбожник, из меди всякие поделки мастерит. Тем и кормится.

– Вот что, пани Эмма. – Володарь почесал пятернёй затылок. – Никому о том, что видела, ни слова не говори. Пускай нашей с тобой тайной до поры до времени это будет.

Он лукаво подмигнул старухе и выразительно поднёс палец к устам: молчи, мол, добрая пани. После посмотрим, как к нашей пользе се повернуть.

«Ну вот, княгинюшка! Теперь ты у меня на крючке! – подумал он с радостью. – Ничего ты супротив меня не содеешь!»

Уверенным твёрдым шагом шёл Володарь по каменным плитам пола.

Глава 42

Юная пани Гражина умерла при родах. Случилось это горестное событие в понедельник перед Пасхой. Поражённая печальным известием, Предслава целый день провела у себя в покоях, плакала и не притрагивалась к пище. К тому времени чрево её заметно округлилось, и ни о каком выезде на ловы и вообще о конной скачке не могло быть речи. Сидела молодая княгиня у себя в покоях, грустно смотрела в забранное зелёным богемским стеклом окно на залитый солнцем сад, на высокие, разбросавшие в стороны ветви липы, и слёзы текли из её глаз. Тягостно, горестно, больно становилось на душе. Вот была жёнка, юная, весёлая и красотою не обделена – и нет её больше на белом свете! Как несправедливо устроен мир! Почему Бог взял к Себе её чистую светлую душу, почему не дал порадоваться солнцу на небеси, не позволил познать счастья материнства?! Богу виднее. Нам же, простым смертным, остаётся скорбеть и сожалеть.

Никого, кроме Малгожаты и пана Леха, не хотела видеть Предслава. С ними, единственными друзьями своими, делила молодая княгиня свою скорбь. Малгожата старалась успокоить её, говорила: