Повесть о Татариновой. Сектантские тексты [litres]

Согласно Радловой, скопец Селиванов научил Татаринову особому, парадоксальному методу сочетания мистики и эротики. Сила Татариновой – в ее «лепости», женском соблазне, но этот соблазн может быть обращен против самого себя и использован как инструмент кастрации. Так рассуждает Селиванов. В версии Радловой, основатель русского скопчества назначает Татаринову своей преемницей и наследницей: «Ты – новый нож миру». Техника кастрации, которой он ее учит, утонченно_-психологична: «Соблазнишь – и отринешь, соблазнишь – и спасешь, к новому убелению приведешь нашу землю». С Селивановым в Петербурге и вправду жила некая «девица замечательной красоты», мещанская жена родом из Лебедяни Тамбовской губернии, разведенная по суду с мужем за распутство; она выдавала себя то за богородицу, то за царевну. Миссионеры потом обвиняли Селиванова в том, что он использовал свою красавицу для привлечения мужчин к скопчеству[87]. Правда, к исторической Татариновой все это, видимо, отношения не имеет. Хотя враги обвиняли Татаринову в духовной связи с Селивановым и даже в изобретении особого метода оскопления женщин, а друзья иногда прямо отождествляли их взгляды, большинство позднейших историков подчеркивали отказ Татариновой от скопческой практики, проявившийся в такой ее фразе: «Скопи не тело, а сердце». Пройдет столетие, и примерно эти слова будет повторять в своих апостольских посланиях, к скопцам и другим сектантам, Лев Толстой.

Женщины, действовавшие по принципу «соблазнишь – и отринешь, соблазнишь – и спасешь», не новы в русской литературе; такие героини есть у Достоевского, Блока, Белого… Не нов и изображенный Радловой фантасмагорический союз красавицы и скопца. В этом же треугольнике – царь, скопец, его женщина – развивается сюжет пушкинской «Сказки о золотом петушке»[88]; в подобном пространстве – интеллигент, сектант, его женщина – живет «Серебряный голубь» Белого; и в нем же – Александр, Селиванов, Татаринова – движется действие «Повести о Татариновой». Радлова сохраняет даже четвертого персонажа, птицу, везде играющую роль посредника магического влияния, исходящего от сектанта: пушкинский петушок уже у Белого стал голубем, и то же у Радловой: «на тонкой нитке <…> восковой нежненький голубок». Впервые эта птичка появляется в сцене, когда Татаринова приходит к Селиванову получать его благословение. Когда же ее увозят в монастырь, «белый голубок, сидевший всегда у нее на подоконнике, взмахнул грустными крыльями и улетел» – так кончается «Повесть о Татариновой». Во всех случаях – у Пушкина, Белого и Радловой – птичка возвещает конец остальным героям.

Новостью является активная роль женщины и еще буквальная трактовка кастрационного сюжета. Кастрация здесь – не психологическая метафора, а телесная реальность; она понимается не в том абстрактно_-всеохватывающем смысле, в котором научили нас понимать слова психоаналитики, а в грубо_-буквальном, который придавали своим идеям скопцы. И Пушкин, и Белый ограничивались намеками; в художественной литературе только Радлова показала масштаб и смысл скопческого проекта с такой прямотой.

В отличие от хирургической практики Селиванова методы самой Татариновой были более тонкими. В современных терминах их можно сопоставить с психотерапией; эту ассоциацию, как очевидно из текста, знала и Радлова. Рабочий день Татариновой в изображении Радловой более всего похож именно на психотерапевтический прием[89], и описание его естественно кончается образом магнетизера:

«…постучались в дверь и вошла Леночка Щеглова

<…> Шепотом спрашивает она Катерину Филипповну, в монастырь ли ей идти <…> или замуж выйти за ненаглядного Ваню, или, может быть, заделаться пророчицей, как Катерина Филипповна, и собственное братство учредить? <…> Нет малых страданий, есть малые сердца, и все равно —