Читаем Повесть о Татариновой. Сектантские тексты [litres] полностью

– Ну, да я же говорил вам нынче…

– L’impératrice mère…[129]

– Ключ к таинствам натуры…[130]

– Oh, ces sauteriers au Palais…[131]

– Но вы говорите о масонах…

– Ну да Эккартгаузен…[132]

– Passez-moi les biscuits, s’il vous plaît…

– Mais Cocheleff n’est donc pas franc-maçon…[133]

– Человеческий разум…

– Пора придти в разум истины…

– Le voyage du grand-duc…[134]

Нежный щебет привычных разговоров, нежный звон серебряных шпор. Все дамы в белом, будто собрались в Чистый четверг к причастию в дворцовую церковь. К руке хозяйки почтительно склоняется поручик Миклашевский[135]. На смешном лице паяца с выдвинутой верхней челюстью глаза белесовато-голубые, неистовые и упорные. И вот из дальнего угла смотрит на улыбающуюся хозяйку самый преданный, самый нежный ее брат, Милорадович[136]. И во взгляде его тупая, покорная обреченность. В римских церквах у первых христиан были такие глаза. К каждому гостю подходит Катерина Филипповна, поговорит, предложит чаю, расспросит о здоровье, о делах и чувствует, что тихонько уплывают, уходят от нее силы. «Помнишь, Катя, кровоточивую галилеянку, коснувшуюся риз Иисуса, Иисус же рече: – прикоснуся мне некто, аз бо чуях силу, исшедшую из мене»[137]. Каждая сестра, поцеловавшая ее в румяные уста, каждый брат, смиренно коснувшийся губами ее горячей, сухой руки, что-то отнимает, уносит от нее, будто горячую кровь ее вбирает в себя. И рука холодеет, голова начинает тихо кружиться, земля птицей выпархивает из-под ног. И написанный бедным Боровиковским[138] голубок кажется живым, теплым, вот-вот взмахнет крылами и улетит под высокий лепной потолок. Слов пустых и звонких, как венецианское стекло, полновесных и тяжелых, как колокольный звон в горах, не слышит уже больше Катерина Филипповна, только бессвязный гул от голосов и в нем явственно, громко, четко: «ΕΩΣ ΤΗΣ ΣΥΝΤΕΛΕΙΑΣ ΤΟΥ ΑΙΩΝΟΣ»[139]. А никто ведь по гречески-то и не знает. Со свечой в руке тихо входит Вера Ненастьева. Вера с поклоном каждому гостю подает рубаху и свечу. В окна светит голубой ясный день, а свечи, как огненные языки, павшие две тысячи лет тому назад на головы апостолов.

[Дай нам, Господи,Дай нам Иисуса Христа,Помилуй, сударь, нас.С нами Дух, Государь святой.Господь, помилуй, сударь, нас.]

Вера Ненастьева открывает книгу и громким, низким монашеским голосом читает: «И слышах глас с небесе яко глас вод многих, и яко глас грома велика и глас слышах гудец гудящих и гуслия своя…»[140]

И Катерина Филипповна, сидя под Тайной Вечерей с зажженной свечой в руке, продолжает: «Сии суть иже с нами не осквернишася зане девственницы суть…»[141]

И голос ее для всех ближних, как голос вод многих, как голос великого грома, как звон гуслей…

«Прости меня, Господи, прости меня, Пресвятая Богородица, простите меня, Ангелы, Архангелы, Херувимы, Серафимы и вся небесная сила. Прости, небо, прости, земля, прости, солнце, простите, звезды, простите, озера, реки и горы, простите, все стихии небесные и земные…»[142].

И господа и дамы на коленях повторяют за ней молитву, как малые дети:

– Простите, озера, реки и горы, простите, все стихии небесные и земные…

Медленно и чинно с закрытыми глазами она выходит на середину зала и начинает кружиться, как в некоем духовном вальсе.

От дуба до дуба,От белого корня,Не сниму с земли,Имя Божье прославлю,Тебя не оставлю,Воздвигну гоненьеНа все твое творенье.От дуба до дуба,До белого корняОт титочки ниточкиОт дуба до дуба,От дуба до дуба…[143]

Это скороговоркой бормочет титулярный советник, Никитушка музыкант, за пророчества произведенный государем императором в чин 14 класса[144]. Быстро и мерно развевается белое широкое платье, как парус, гонимый ветром. Быстрее, еще, еще быстрее. Сложивши руки крестом, белый, в белой рубахе (только синие глаза горят как два святых угля) кружится с Катериной Филипповной Алексей Милорадович.

[О матерь Божья пресвятая,Тебе свой дух и плоть вручаю.Тебя, царица, умоляю,Защитой будь мне в смертный час.Зерцало кротости, смиренья,Терпенья, скорби образец,Тебя виновницей спасеньяИзбрал для нас благой Творец.][145]
Перейти на страницу:

Похожие книги

Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза
Армия жизни
Армия жизни

«Армия жизни» — сборник текстов журналиста и общественного деятеля Юрия Щекочихина. Основные темы книги — проблемы подростков в восьмидесятые годы, непонимание между старшим и младшим поколениями, переломные события последнего десятилетия Советского Союза и их влияние на молодежь. 20 лет назад эти тексты были разбором текущих проблем, однако сегодня мы читаем их как памятник эпохи, показывающий истоки социальной драмы, которая приняла катастрофический размах в девяностые и результаты которой мы наблюдаем по сей день.Кроме статей в книгу вошли три пьесы, написанные автором в 80-е годы и также посвященные проблемам молодежи — «Между небом и землей», «Продам старинную мебель», «Ловушка 46 рост 2». Первые две пьесы малоизвестны, почти не ставились на сценах и никогда не издавались. «Ловушка…» же долго с успехом шла в РАМТе, а в 1988 году по пьесе был снят ставший впоследствии культовым фильм «Меня зовут Арлекино».

Юрий Петрович Щекочихин

Современная русская и зарубежная проза
Добро не оставляйте на потом
Добро не оставляйте на потом

Матильда, матриарх семьи Кабрелли, с юности была резкой и уверенной в себе. Но она никогда не рассказывала родным об истории своей матери. На закате жизни она понимает, что время пришло и история незаурядной женщины, какой была ее мать Доменика, не должна уйти в небытие…Доменика росла в прибрежном Виареджо, маленьком провинциальном городке, с детства она выделялась среди сверстников – свободолюбием, умом и желанием вырваться из традиционной канвы, уготованной для женщины. Выучившись на медсестру, она планирует связать свою жизнь с медициной. Но и ее планы, и жизнь всей Европы разрушены подступающей войной. Судьба Доменики окажется связана с Шотландией, с морским капитаном Джоном Мак-Викарсом, но сердце ее по-прежнему принадлежит Италии и любимому Виареджо.Удивительно насыщенный роман, в основе которого лежит реальная история, рассказывающий не только о жизни итальянской семьи, но и о судьбе британских итальянцев, которые во Вторую мировую войну оказались париями, отвергнутыми новой родиной.Семейная сага, исторический роман, пейзажи тосканского побережья и прекрасные герои – новый роман Адрианы Трижиани, автора «Жены башмачника», гарантирует настоящее погружение в удивительную, очень красивую и не самую обычную историю, охватывающую почти весь двадцатый век.

Адриана Трижиани

Историческая проза / Современная русская и зарубежная проза