Повести. Дневник

2) «Dichtung und Wahrheit»[894] Гете, до его путешествия в Италию. Гете есть целая система, целая философия, целый мир. В раздробленном виде его произведения (не из первоклассных) производят странное впечатление. Все требует пояснений, все неполно, все отрывисто. Нельзя читать по одному томику Гете наряду с другими книгами. Не скажу, чтоб эта вещь, за исключением некоторых частностей, произвела на меня светлое впечатление. Для меня ясно, что Гете родился не очень хорошим человеком, но впоследствии только выработал себя и стал умственным Наполеоном нашего века. Есть еще одна странность, и я поговорю о ней с знатоками немецкой жизни. Il у a des grains de folie dans chaque tableau de la vie intime en Allemagne[895]. Отчего подобного не видим мы нигде, кроме как у немцев? Возьмем книгу, про которую я говорю (не говорю уже о Беттине, о Рахели, о Новалисе, о Шарл<отте> Штиглиц, о Вернере и Гофмане). Что такое делает сам Гете в свою юность, и в каком мире живет он? Старики не выходят по годам из своих комнат, отец Гете свирепствует за то, что в его доме читают Клопштока, юноши пишут эпиталамы за деньги, кое-кто видит видения, иной предсказывает будущее, сам Гете питает отвращение к гостиницам и живет в чужом городе у сапожника. Для чего все это, на каком основании? Гердер, возвращая занятые деньги, грубит кредитору, из пустой истории Гретхен возникает чуть не криминальное дело. Наконец, сам поэт как ведет себя с женщинами? Что за глупый сюрприз делает он Фридерике, переодевшись лакеем, отчего он не женится на Лили? Он называет Штольбергов эксцентриками, а сам что делает? Конечно, в Германии позволяется быть немцем, но Гете имеет право быть поразумнее своих чернокнижных сограждан?

25 авг<уста>, четверг.

Два дни гостил Мейер и был весьма занимателен, за исключением бесконечных рассказов о неистовствах Коновницына, предмет неистощимый для Гдовского уезда, но для меня довольно однообразный. Дни стояли плохие, тем приятнее был приезд словоохотного гостя. Его рассказы о зимних увеселениях во Гдове, о пальце, сломанном во время польки, и девице, запертой в нужник «под видом грациозной шутки», — очень хороши. В один холодный вечер был у Обольянинова, которого нельзя не любить всей душою. Это один из тех практических людей, глядя на которых ощущаешь всю тщету философских теорий и трансцендентально либеральных теорий. Обольянинов имеет полное право сказать: «Человек, живущий, как я, правящий свою должность, как я и как я занимающийся своим имением, не только прав перед своим поколением, но и может сказать, что всякий действующий иначе есть свинья, как бы возвышенны не были его идеи». Побольше подобных практиков, и вся наша мудрость окажется гнилью. Сомнения мои и колебания разрушились при получении двойной почты из Петербурга. Духом я спокоен и светел, работы идут добропорядочно. Взят билет в дилижансе на 15-е сент<ября>, и 16-го, если что не помешает, буду я в объятиях милых нимф, без которых жизнь не в жизнь, как они ни легкомысленны!

26 авг<уста>, пятница.

Есть что-то милое и великое в начале осени. Давно бы следовало бы мне это приметить на себе. Каков я бываю в Петербурге в первый месяц моего туда приезда. Мне опять становится 17 лет. Здесь, в деревне, может быть, оттого, что перед осенью я расшевеливаю себя постоянной работой, голова моя светлеет, и хотя по жизни я не имею больших наслаждений, но наслаждения умственные и поэтические растут с каждым часом. Сегодни я сделал это замечание, бродя по холоду в роще. Все лучшие мои замыслы произошли осенью. Правда, ненастье обращает меня в муху, но эта муха, с солнцем и холодком оживая, летит прямо в небо. Надо когда-нибудь до дна испить то, что дает мне осень в деревне. Ah! c'est le cas d'avoir un chateau, un pare, un vieux salon, une femme pres de soi, a la rigueur je me passerais meme de cette derniere jouissance[896]. Вчера вечером я читал «Campagne de France» Гёте. На сцене была пудра, замки, люди XVIII столетия. Ma vie entiere pour un vieux chateau ou pour quelque chose qui lui ressemble![897]

Принялся опять за Крабба, оставив себе повести на пути к окончанию. Выписываю кое-что из Шекспира. Сегодни дул холоднейший северный ветер, но вечер тих, холодноват и светло зеленоват. Кладу перо и отправляюсь бродить за сад, в поле. Еще половина осьмого, а уже писать нельзя, так стемнело.

27 авг<уста>, суббота.