Повести л-ских писателей

Последний день безыскусного линейного повествования, которое так любят читатели и так не любят рассказчики историй вроде нашей, случился 31 июля. На следующий день и ещё много дней был август. Планета Земля летела сквозь Персеиды, в атмосфере горела кометная крошка, назревала вторая волна пандемии, днём светило солнце, ночью луна. Осадки случались во всякое время суток, но не слишком часто по финским меркам. Ну а если смотреть из будущего, из того мира, где умрёт Даша Кожемякина, то осадков точно было в самый раз.

Вечером семнадцатого числа над городом проползла настоящая гроза, последняя в том году.

Даша видела грозу из окон квартиры на Хямеэнтие, 35 и оттуда же ловила первые капли дождя. Лизаксанна (с Алининой лёгкой руки новую Дьяконову все теперь звали Лизаксанна) бросилась всё везде закрывать при первых же раскатах грома, но Даша отвоевала половину левого окна в большой комнате. Эту половину она захлопнула, только когда хлынуло как из ведра. А пока не хлынуло, пока небо сверкало и гремело почти всухую, Даша сидела, облокотившись на подоконник, спиной к остальным, и нюхала грозовой воздух, и подставляла ладонь под капли.

Гроза пахла так же, как три года назад, в том самом августе, после которого у Даши на всю жизнь осталось чувство августа, а заодно и шумерско-персидская клинопись на руке. Клинопись, правда, появилась только в конце месяца, после двадцать первого числа, её дня рождения, то есть появления на свет. Татуировку без разрешения родителей в Финляндии можно делать с восемнадцати. В том самом августе ей как раз исполнилось восемнадцать.

Теперь до годовщины её появления на свет оставалось меньше недели. Дальше этого срока оттягивать полноценный разговор с Марьей или хотя бы с мамой было невозможно.

От Марьи Даша до сих пор отделывалась мемами и короткими сообщениями. Благо Марья, как и мама, была в Хямеэнлинне – укатила туда весной, когда всех перевели на дистанционку, и осталась на лето развозить заказы из родительской пекарни. Оттуда, из Хямеэнлинны, с расстояния в сто километров, Марья без лишних вопросов верила в неуклюжие враки о том, как много работы в «Лаконии» («Вообще ни на что не остаётся сил»). Она верила, потому что привыкла Даше верить. Ну, и потому что враки приходили в электронном виде. Любое эмодзи, любая гифка выглядели в сто раз убедительней, чем Дашино собственное лицо при малейшей попытке соврать.

От мамы, правда, отделаться одними гифками было нереально, маме приходилось хотя бы раз в три-четыре дня звонить, обязательно с видео. Скрывать от мамы, что ты от неё что-то скрываешь, тоже был дохлый номер. Даша даже не пыталась. А врать маме – совсем за гранью фантастики. Короче говоря, Даша раскололась бы уже первого августа, во время первого же звонка, если б не пришла помощь откуда не ждали – от самой мамы.

– У тебя что там? Олли что-то не то сделал? – спросила мама, услышав и увидев Дашино состояние. – С Марьей поссорилась? Или втюрилась в кого-то? Или с этим – с ним – опять встречаешься? С Гильгамешем?

Даша сумела не дать вразумительного ответа ни на один из вопросов, и мама, судя по всему, решила, что верна последняя гипотеза: Дашу колбасит, потому что Гильгамеш из того августа вернулся в Финляндию и она с ним опять сошлась. Это давало отсрочку до двадцать первого, потому что в их с мамой системе координат история с Гильгамешем была недетским делом и ваще серьёзно. Про недетские дела и ваще серьёзно полагалось говорить в офлайне, когда можно обниматься, и класть голову на колени, и по необходимости таскать друг другу воду, бумажные салфетки и hätävarasuklaa – неприкосновенную шоколадку. Поэтому мама оставила эту тему, и больше её не касалась, и не должна была коснуться до двадцать первого.

Но двадцать первого отсрочка истекала. И мама, и Томми, и Марья ждали, что она, Даша, приедет в Хямеэнлинну на свой день рожденья. На день своего появления на свет. Она не могла туда не поехать.

Теперь, нюхая грозу из квартиры на Хямеэнтие, 35, Даша надеялась, что за оставшиеся дни они (все называли пришельцев просто «они», сколько бы остроумных кличек Алина для них ни выдумывала) как-нибудь сами наконец поставят маму в известность. Ведь могли же они сами позвонить, или устроить наводку, или показать маме рекламу в ютьюбе, как Лизаксанне показывали. Помощь пришельцев в этом недетском деле день ото дня казалась Даше всё вероятней, а главное – всё нужней. Она не представляла, как заговорит с мамой о своём появлении на свет, если до сих пор даже не набралась решимости показать листки из журнала «Химия и жизнь» членам фан-клуба л-ских писателей.