Повести л-ских писателей

Поначалу она убеждала себя, что ничего и не надо показывать. Она и боялась, и надеялась, что в квартире на Хямеэнтие, 35 в любом случае найдётся тетрадь с подробным описанием наводки на «чудесную девочку» – та «добросовестная тетрадь», которую Алинин папа собирался туда принести. Но прошли две с половиной недели, а тетрадь так и не находилась. То ли он её не донёс. То ли её никогда и не было. То ли её всё-таки ликвидировали они, преодолев свой пунктик насчёт уничтожения нецифровых носителей. Что бы ни стряслось с тетрадью, итог был один: вся ответственность за сокрытие информации о «чудесной девочке Даше» лежала на ней, Даше 2020 года. И нести эту ответственность делалось всё тяжелей. Особенно вдобавок ко всем прочим ношам.

Она не уставала поражаться, какой наивной была в подвале «Лаконии», когда нашла распечатки. Фантики, рецепты грибного супа с перловкой, кассовые чеки на 980 рублей! Лицо горело при мысли, что она искала среди этого какие-то улики какого-то загадочного преступления. Она реально-буквально воображала себя героиней лампового детектива и городского фэнтези. Даже потом, когда уже многое знала, она бездумно думала, что настоящий приход настоящих пришельцев на планету Земля может быть летним приключением для белой девочки из финского среднего класса. Дня три ещё так думала, сама себе в том не признаваясь.

Теперь, у окна на улице Хямеэнтие, Дашино лицо тоже горело. Так сильно горело, что на какое-то время Даша забыла про грозу. Вспомнила, только когда в свинцовом небе полыхнула совсем уж огромная молния. Почти сразу за вспышкой ударил гром. Даше показалось, что подоконник дрогнул у неё под локтем.

– Дарья! – крикнула Лизаксанна у неё за спиной. – Вы же обещали! Закройте, умоляю вас.

На ладонь уже не просто капало, а лилось, как в душе. Даша убрала руку из-под неба и вытерла о джинсы. Закрыла окно.

– Извините, – сказала она, разворачиваясь на табуретке лицом к остальным. – Я вообще очень люблю грозу.

Какая, for fuck’s sake, Россия?

Даша.

17 августа 2020 года, гроза

Дорогая читательница и менее вероятный дорогой читатель! Они в том августе не сжалились над финкой Дашей Кожемякиной и не устроили её маме наводку. Не сжалятся они и над нами. Всё, что у нас есть, – это наш дырявый человеческий язык и тусклое человеческое воображение. Придётся, как и прежде, собирать наводку из них.

Вообразим ненадолго, что мы не мы. Мы попали в Дашу – мы стали Дашей, как только она повернулась к остальным.

Под нашим задом квадратная табуретка. Наши ноги (в неснятых конверсах) стоят на носочках. С лица, ещё горячего от стыда перед собой и Вселенной, испаряются капли дождя.

У нас в носу букет ароматов: трава, чай, кофе, недавно работавший принтер, чьи-то подмышки без дезодоранта, пропитанный пиццей картон. Примерно так же пахло во время собраний дома у Нанны Микконен из Extinction Rebellion. Но это было до новой эры и даже до пандемии. Теперь (и навсегда) так пахнет Älläläisten Kirjailijoiden Fanittajat. Фан-клуб л-ских писателей на Хямеэнтие, 35.

У нас в поле зрения вся комната. Она частично отгорожена от нас большим столом. В последний день июля, когда мы увидели этот стол впервые, он был завален бумагами. Но теперь мы с Лизаксанной держим все распечатки и рукописи в идеальном порядке.

Лизаксанна слева от нас. Она сидит за столом, подперев кулаком подбородок. Рядом с ней остывает чай в серой чашке.

Справа от нас диван. На диване, как и в последний день июля, расположились Алина и Тайна. Сегодня они сидят рядом, почти соприкасаясь локтями. В их позах нет напряжения. Алина забралась на диван с ногами. Она в шортах, а не в своей разноцветной юбке до пола. На днях мы с Алиной накупили секонд-хенда на все триста евро, которые нам выделила для этой цели КД. Алина, когда уезжала из Питера, захватила мало одежды. («Я же думала, еду максимум дня на три. Я очень плохо тогда соображала».)

КД – это Коллонтай-Домонтович. Она стоит напротив дивана, прислонившись к стене. Рядом с ней телевизор – огромный, почти как у нас в гостиной в Хямеэнлинне. Мы стараемся не смотреть в лицо КД, но невольно задерживаем взгляд на её одежде. КД часто наряжается как на съёмки костюмной драмы про свою ту жизнь.

Дальше всего от нас Вернадский в своём кресле. Одежда Вернадского никогда не меняется. От заседания к заседанию его костюм лишь становится всё более мятым. В данный момент Вернадский не курит. Лизаксанна выдернула у него изо рта трубку, когда закрывала окна. Трубка лежит на журнальном столике перед Вернадским, на пустой коробке для пиццы. Щепотка пепла из трубки просыпалась на бурый картон.

Все, кроме нас, разговаривают. Даже КД иногда вставляет короткие реплики.