Повести л-ских писателей

Он подходит к окну, кладёт дневник на подоконник и начинает читать с начала. Лето после первого класса. Лето после второго класса. Лето после третьего. А вот, в середине тетради, и последние каникулы его счастливого детства – после четвёртого класса. Первые записи выглядят как обычно: коротенькие, по три-четыре предложения. Десятого июня строили шалаш, двадцатого проколол шину велосипеда, на праздник Лиго приехали мама с папой. В таком духе.

И вдруг запись аж на полторы страницы. Всё тем же почерком, его корявым детским почерком, но на полторы страницы. Эдгарс не верит своим глазам.

«Сегодня были на море, – читает он, невольно шевеля губами. – Строили с Марисом песочный замок. Дедушка с папой опять говорили про бога. Я, как всегда, хотел вмешаться и объяснить, как обстоят дела на самом деле, и, как всегда, не стал этого делать, понимая, что они всё равно не прислушаются к словам десятилетнего ребёнка.

Записываю для себя, чтобы в голове не зудела невысказанная истина. Каждый из них отчасти прав и отчасти неправ. Дедушка прав в том, что бог существует. Но дедушка ставит всё с ног на голову. Ибо папа прав в том, что единственный источник смысла – это люди. Вернее, не только люди, а все живые существа, способные испытывать радость и боль.

Смысл – это продукт жизни, ограниченной во времени и пространстве. Жизни, в которой есть скука, тяготы, страдания. Жизни среди таких же обречённых существ, которых можно любить и ненавидеть. Смысл – это стремление отвоевать ещё немного времени у смерти, пожить ещё чуть-чуть вопреки своей обречённости. Смысл – это стремление хоть что-нибудь сделать вопреки своей ничтожности.

Бог бессмертен и всемогущ. Поэтому в нём нет и не может быть никакого смысла. Он не способен ни к чему стремиться. Он для того и создал Вселенную, чтобы в ней появились обречённые существа. Каждый человек для него – ходячая капельница смысла. Бог подключается к нам, вселяется в нас, чтобы упиваться нашими желаниями, нашими страхами, нашими радостями, нашей болью. Он творец-паразит. Лишённый собственного смысла, он паразитирует на нашей обречённости и ничтожности».

* * *

На этом месте Вита завершит свой пересказ.

– Вот, в принципе, и всё, – подытожит она, жадно выпив стакан воды. – Дальше он только смотрит в окно на Припять. И у него руки трясутся, будто его током бьёт. А тетрадка вдруг рассыпается в прах.

– У меня тоже руки трясутся, – хрипло скажет седой Саша, демонстрируя всем свои дрожащие ладони.

– Ты всё записал? – спросит седая Шура, глядя на его телефон, приставленный к вазочке с печеньем на кухонном столе.

– Да-да, – скажет Саша. – Там много места на карте памяти.

Наше окно в 2018 год задёргивается, портал сужается, палантир мутнеет; мы вот-вот потеряем из виду людей, нечаянно собравшихся в конце августа на улице Кришьяна Барона в латвийской столице. Но прежде чем они совсем исчезнут в прошлом, прежде чем инерция времени швырнёт нас обратно в Хельсинки к Даше Кожемякиной, обратите внимание: именно ту кухонную аудиозапись с телефона седого Саши осенью того же 2018 года Закиров Андрей Даудович транскрибирует, отредактирует и сохранит в документе под шапкой:

«Свидетель номер 2

Яновская Вита

Рига, ноябрь 2014»

От себя Закиров добавит:

Вита рассказала мне о сборнике 20–23 октября 2015, когда я в первый раз навещал их в Риге. Тогда на меня Витин рассказ не произвёл особого впечатления. Казалось очевидным, что загадка исчерпывается её же собственным объяснением: в выходных данных книги неправильно указали год – либо по ошибке, либо ради розыгрыша.