Повести л-ских писателей

Остальные книги все до единой были из её списка. Из того самого списка, который Алина отправила папе четыре года назад на рабочую почту. Тема сообщения: «ВОТ ЭТО ПОКА НЕ ПРОЧИТАЕШЬ». Она тогда, на втором курсе, только-только врубилась по-настоящему в прогрессивную повестку. Как положено неофитке, сразу со всеми люто пересралась, начиная с родителей. Срач конкретно с папой завершила возгласом: «Нам не о чем с тобой разговаривать, пока ты не прочитал то-то и то-то»! Папа в ответ завёл свои любимые токсичные смехуёчки, типа: ну, Алинка, ну говори ж ты помедленней, я человек старый, не успеваю записывать. И она хлопнула дверью, убежала куда-то в город. (Она тогда ещё, как заведено у питерских детей, жила с родителями.) Присев на скамейку в метро, яростно настучала на телефоне список домашнего чтения для начинающих феминистов. Нашла папину рабочую почту на сайте универа. Послала ему туда – чтобы точно заметил.

Потом она и не заговаривала с ним об этом ни разу. Она же быстро поняла: читать лекции родным и близким – пустая трата нервов. Нет, ну понятно, оказываясь лицом к лицу с папой во всей его гендерной красе, она часто срывалась, отвешивала язвительные комментарии. Но верить, что свистнет рак на горе – что папа с её подачи усядется за «Второй пол» или за альманах «Женщина и Россия», – Алина перестала.

А рак вдруг взял да и свистнул. На полке в узенькой финской кухне, зависшей вне времени и пространства, красовался её неофитский список в полном составе. Папа не хвастался этим обстоятельством, не привлёк специально её внимание к тому, какой он офигенный молодец и Лучший Друг Женщин. Но и не отпирался. Не паясничал, когда Алина спросила, чьи это подчёркивания в книгах. Сказал просто: «Да вот, почитываю, когда есть время». Господи боже мой, отче Чебурашко, как же сильно она любила в тот момент своего избалованного, бестолкового, умного, смешного папку. Кажется, с глубокого детства, лет с десяти, не любила настолько сильно. Стояла как романная дура на этой кухне в Хельсинки, у этой полки со специями и книгами, с этой метелью за окном, мяла в руках исчёрканный папиным карандашом экземпляр «Ужасного совершенства» Барбары Хелдт (№ 3 в её списке) и не могла ничего сказать от любви, сдавившей горло.

Сейчас, в подвальном этаже «Лаконии», Алина тоже начинает задыхаться от комка в горле. Папа её обманул. Он скрыл от неё какую-то важную часть своей жизни. Но при этом папа умер. Да он ведь и до смерти был не просто папой, не просто деталью её биографии – он был целым другим человеком. У него были свои заботы, мечты и тараканы, не говоря уже о заочном приговоре за мифическую измену Родине. Даже похоронил папу кто-то местный и неизвестный. Похоронил, не удосужившись связаться с его единственной дочерью.

Алина уже долистала до конца гигантский атлас Арктики. Теперь она стоит неподвижно, больше не притворяясь, что слушает финку, ведущую нескончаемый рассказ. Папа умер. Папы больше нет. Алина смотрит на дрожащие шкафы с книгами по ту сторону длинного стола и тщетно заставляет себя не чувствовать жгучую детскую обиду на него – ту самую, которая не даёт ей дышать.

Мозаика с летящим космонавтом

Хельсинки. Подвальный этаж магазина «Лакония».

То же утро

Даша Кожемякина тем временем увлеклась описанием вчерашних событий. Как не увлечься такими-то событиями?

К тому же по ходу рассказа Даша всё меньше говорит и всё больше выговаривается. Она же только в двенадцатом часу вернулась домой. А дома до трёх утра занималась советским виде́нием Тайны Лайтинен. В итоге не успела позвонить ни маме, ни лучшей подруге Марье. Она успела только пожалеть по дороге в «Лаконию», что никому не позвонила.

Справедливости ради вспомним и то, что Алина в маске, а лицо под маской читать непросто. Учтём, что на дворе середина 2020-го, первые месяцы пандемии, и соответствующие навыки у всех, кроме жителей Восточной Азии, только начали вырабатываться, да и то ненадолго.

Короче, по уважительной причине или без, но Даша долго не замечает, что Алина её не слушает. Маленькая русская с лиловыми волосами уже бросила кивать, бросила поддакивать и поглядывать в её сторону, а Даша не унимается ещё минуты две: