Повести наших дней

— Могу слово в слово повторить. Как живая, она стоит перед глазами с калошами под мышкой.

— Да-да, с калошами под мышкой. Это чтобы на школьном подоконнике не наследить! Она в этом строгая… Понимаешь, Михаил Захарович, в жизни бывает такое, когда колеблешься в выборе правильного направления. Ну, допустим, поставлен вопрос о человеке — осудить его или высказать ему доверие. Со мной рядом два товарища, две женщины — Катерина Семеновна Зубкова и Марина Антоновна Грешнова. Одна сможет оградить от заужения моего понятия, а другая не даст быть добреньким. Ты меня понимаешь?

— Я почувствовал что-то именно такое еще вчера, когда обсуждали, как правильней решить дело с Анисимом Насоновым. Ты и Грешнова разошлись во мнении, но не так, как Катя с Акимом Ивановичем.

— А все же как? — заинтересовался Буркин.

— Разошлись дружески. С уважением.

— Точно, — весело согласился Буркин.

И все охотнее входит в мои размышления Иван Селиверстович Буркин, и все охотнее я разделяю его мнения о товарищах, которые рядом с ним строят новое в хуторе Затишном, то новое, какого до них никто не строил.

А наморившийся душой и телом Аким Иванович спит спокойным отдохновенным сном… Я слышу, на наш флигель стали наскакивать волны ветра. Ветер спешил разыграться, и налетал он откуда-то с северо-восточной стороны. Незакрытые ставни, пристегнутые крючками к петлям, металлически-жалобно скрипели. Иногда ветер врывался на крышу. Жестяно и гулко гремя, он, казалось, за кем-то гонялся вокруг трубы, потом катился на землю. При таком заоконном шуме и свисте я стал нервничать. Мог же я не услышать, как звякнет дверная цепочка в руке Кати, и она будет стоять на ветру. Но звяканье цепочки я все же услышал, и уже тогда, когда стал задремывать. Оделся, пошел встречать Катю, а встретил Буркина.

— Погода что-то начала беситься… Как бы на мокрую метель не перешла… Как там Аким?

— Аким Иванович уснул уже давненько. Спит крепко.

— Ну тогда я не буду заходить… Ничего нового?

— Была у нас Авдотья Петровна, соседка… розы ее муж умел разводить…

— Это та, чей муж добровольно в кулаки себя приписал?

— Она.

— Ну и что сказала Авдотья Петровна?

Прикрыв дверь в коридор, мы переговаривались вполголоса, чтобы не побеспокоить спящего Акима Ивановича.

— Авдотья Петровна сказала, что муж решил завтра при любой погоде уехать из хутора.

Буркин пожал плечами:

— Думаю, что за ночь в голове этого добровольца в кулаки все перемелется на муку.

— Да нет! Час назад по его распоряжению Авдотья Петровна привела и сдала Акиму Ивановичу корову, передала ему ключи от своего флигеля!.. А еще днем они с Катей в дровяном сарае все приготовили для этой самой коровы.

— А это уже серьезней. Утром обязательно зайду.

Он уже стал спускаться с крыльца, но обернулся.

— Зачем заходил, того и не сказал. Завтра, как проснетесь, скажи Акиму, что Катерину Семеновну задержал я. С активом уточнили бригадные списки. А сейчас она на минутку побежала к раненому. И врач, и фельдшер просили, чтобы именно Катерина Семеновна доглядывала за ним… Она и это умеет получше других… Да вот она — легка на помине.

Катя, отмахиваясь от нашего внимания к ней, быстро проскользнула мимо и только всего успела сказать:

— Михаил Захарович, двери сами заприте.

Я провел Буркина до калитки. Коридорную дверь запер на засов и на замок и вошел в переднюю. Тут горел маленький керосиновый ночник. Около печки стояли крохотные сапоги Кати, а ее самой не было… Где же она?.. Она была тут, но я с трудом заметил ее. На двуспальной кровати, накрытая серым шерстяным одеялом, она казалась хрупким подростком. В бессилии этот подросток свалился и теперь спал мертвецким сном — неподвижным и беззвучным. Я прошел мимо кровати на цыпочках.

* * *

— Метель бьет ну прямо как бешеная! Шурганет тебя вправо, потом влево! А то в спину толкает так, как будто ты лютый враг ей!

Это доносились из коридора слова Кати. Она там постукивала каблуками об пол и секла просяным веником по сапогам, сбивая с них налипший снег. И опять оттуда ее голос:

— Акимушка, в коровнике все как следует быть. А у телят прохладненько. В окошке одного стеклышка нету. Так мы с бабами из соломы и камыша стачали тюфячок и загородили ветру дорогу… В конюшню не успела заглянуть…

Катя вошла в переднюю, где мы с Акимом Ивановичем сидели перед жарким самоваром. Она уже развязывала узел белого платка из козьего пуха, но что-то толкнуло ее к окну, и она испуганно стала выкрикивать:

— Ну не сатана ли этот человек? Поглядите — он запрягает кобылу в сани! А тетка Петровна — вон какая убитая горем… с крыльца спускается с пожитками…

Мы с Акимом Ивановичем поспешили к окну, но волна метельной белизны закрыла все подворье Меловановых. А когда она пронеслась, мы увидели сани, запряженную в них лошадь и самого хозяина — Василия Калиновича с повязанной головой. Кнутом он поправлял на крупе лошади шлею и был невозмутим даже при такой погоде. Аким Иванович рванулся за полушубком, за шапкой.

— Я за Буркиным! Может, он сумеет остановить старого дурака! — объяснил он нам уже из коридора.