Повести наших дней

Аким лезет в карман и с трудом достает оттуда завернутый в вышитую по краям салфетку кусок хлеба. По продольному надрезу он разворачивает этот кусок на две половины. Каждая половина намазана маслом и присыпана меленько нарезанным луком… Аким Иванович почему-то медлителен в движениях. На обветренное лицо его, еще недавно необычайно веселое, нежданно стали ложиться тени грусти. Веселое и грустное на его лице не уступали места одно другому… И он чувствовал неловкость, стеснение. Он вздохнул и с трудом выговорил:

— Иван Селиверстович, может быть, и в самом деле ты лучше понимаешь мою Катерину Семеновну?.. Я что-то сбился с толку… Ну скажи, кто он ей такой, этот Насонов?!

— Человек! — ответил Буркин с какой-то особой убежденностью и добавил уже кому-то, кто был далеко за стенами коровника, а может, даже дальше тех просторов, на которых крутила сегодняшняя неистовая метель: — Я очень хочу, чтобы этот человек как можно скорей выздоровел. И довольно об этом. Стели салфетку и режь — будем есть за здоровье заботливой Катерины Семеновны. Михаил Захарович, подсаживайся ближе!

— А моя жена тоже заботливая, — отозвался все время молчавший Михаил Грешнов. — Постойте, а где же провиантская сумка? Она ж все время висела на плече! А-а, вспомнил!

И он кинулся к яслям, где были привязаны волы, и сейчас же возвестил нам оттуда:

— Да вот она!

Развязав сумку, выложил перед нами все припасы, какими снабдила его в дорогу Марина Антоновна: тут и чистенькие, на отбор, головки лука, тут и холодец в маленькой кастрюльке с плотно закрывающейся крышкой, тут и три соленых огурца, тут и то, что вызвало шумный восторг, — блины на широком капустном листе и накрытые таким же листом! А ели, присев в тесный кружок, почти молча. Только слышались негромкие короткие приглашения:

— Бери вот это.

— А ты чего лениво жуешь?

— Подвинься ближе. Тебе ж на отшибе не догнать других!

Когда за стенами коровника на мгновение затихала пурга, нам ясно слышно было, как шуршали соломой волы, выискивая в ней то, что повкуснее.

— Михаил Васильевич, а провиантскую сумочку твою волы немного притоптали, — заметил с сожалением Аким Иванович.

— Они сделали это без злого умысла, — сказал Андрей Костров. — И потом, они же с нами тут. И доля у них и у нас одна. Вот утишится немного ненастье — и ляжет перед нами одна дорога…

В этих словах Буркин уловил что-то особо взволновавшее его.

— Перед нами и перед ними ляжет одна дорога, — хорошо ты, Андрей, сказал.

Аким Иванович попросил товарищей помолчать. Он прислушался и, убедившись, что за стенами коровника с прежней силой шумы, шорохи, взвизгивания властвовали надо всем, достал дедовские, вгляделся в них:

— Оказывается, уже семь вечера. Стало быть, перед заходом солнца погода не поменялась?.. Будем надеяться, что поменяется после полуночи. Теперь бы нам хорошо вздремнуть, так ведь арбы не пришли…

И тут как раз послышался стук в дверь:

— Принимайте гостей!

— Вот и они… Легки на помине.

И самые проворные кинулись к двери.

Сразу приехали три арбы. Привезли бечевы, вилы, лопаты — железные, деревянные.

Один из подводчиков громко спросил:

— А кто тут будет Михаил Захарович?

Я отозвался.

— Вот вам валенки, рукавицы на шнурке и шарфик. Катерина Семеновна переслала. — И тут же, повернувшись к Акиму Ивановичу, вручил ему узел: — А вот тут утепление вам на двоих — тебе и товарищу Буркину. Катерина Семеновна сказала, что вы сами разберетесь, кому что нужней.

И чему все обрадовались, так это тому, что один из подводчиков догадался привезти ржаной соломы для постели.

— Я ее завернул в рядно — и сам сверху… А иначе я бы мало чего доставил по такой погоде. Это не погода, а просто тигра!

— Солома — так это же солдатская перина! — громко объявил Буркин и поманил меня ложиться рядом.

Посмеялись, погомонили и затихли…

Я тоже сладостно задремывал, затылком чувствуя теплое дыхание Буркина, слышал знакомое мне ровное, с маленьким присвистом, дыхание Акима Ивановича… Уже в полусне я успел подумать: «Именно так засыпают люди, отягощенные трудом, беспокойными заботами и вот такой непогодой, как сегодня…»

* * *

Нас разбудил Димитрий Чикин — председатель Затишанского Совета. Он вошел в коровник с двумя милиционерами, вооруженными винтовками. Сам он был безоружным. И удивительно, что даже по такой непогоде легкие и прочные сапоги его блестели. Кисть левой руки была забинтована свежим бинтом.

Буркин, Аким Иванович и другие — к нему с вопросом: дескать, что у тебя с рукой?

— Все проснулись? И все тут свои? — спросил в свою очередь Чикин. Он перебрал глазами всех, кто был в коровнике. И тогда уж сказал: — Новость у меня такая: и в Дубниговском прошлой ночью пожгли стога. Это те самые, что в пойме речки кучкой стояли…

Кто-то тихо заметил:

— Там этих стогов с десяток, а то и больше было…

— Верно, что было… Душа изболелась: а что, если и наши скирды спалят?.. Показалось мне, что непогода как будто чуточку осела… Так я скорей к вам…. и товарищей милиционеров вам на подмогу… Совет сам покараулю…