Повести наших дней

— Повадился ко мне один из них за «яйками». Все запасы мои пожрал. А курочек другие подчистили. Одна курочка все-таки осталась. Характером — настойчивая. Пришло ей в голову в хате под лавкой класть яйца. И нигде больше. Я решето с соломой поставила туда. Понравилось ей… Как-то фриц заметил курочку под лавкой. Засмеялся. Дождался, пока она управилась со своим делом, и забрал еще горяченькое яйцо. Скоро он же унес и курочку. Несколько дней не появлялся. Потом пришел, и не один, а с молодым переводчиком, тоже фрицем. И опять ко мне с теми же словами: «Фрау, яйки!» Взяло меня зло. Говорю ему: «Приходи за яйцом завтра… Я вместо курицы сяду в решето и сама снесу тебе яйцо! Вот этим местом снесу!» — похлопала себя. Он без переводчика понял. Развернулся и трахнул меня по морде. Еле удержалась на ногах. Тут уж я сказала не ему, а переводчику: «Ваша власть… А была бы моя — я б его так ударила… Он бы у меня не одно, а три яйца сразу снес». Переводчик застыдился. Не стал переводить, потащил моего обидчика за рукав. И все говорил ему: «Ком-ком, ком-ком…» Значит: пошли-пошли. И увел.

…Василий Васильевич и Ольга Алексеевна, ступив на землю отцов и дедов, ощутили большую радость оттого, что их друзья, и давние знакомые, и сами они ждали одного, думали об одном… И то, о чем они думали и чего ждали, было для них самым большим счастьем. При встречах хуторяне не говорили: «Здорово!», «Как дела?», «Куда идешь?» Эти слова потеряли свой обычный смысл. Их заменили слова ёмкие и нетерпеливые, хотя выговаривались они тихо, а то и шепотом: «Как там наши?!» И ответный, обнадеживающий шепот: «Бьются. Дай бог им, родненьким…»

Минула неделя. Василий Васильевич нашел подходящую по времени работу: решил окопать яблони и груши. Трудился с усердием, надеялся, ждал. Страшная тревога пришла к нему неожиданно. Он работал в саду, когда с переулка его позвал отдаленно знакомый мужской голос:

— Василий Зотов, ну-ка подойди ко мне!

— Чего тебе?

— Раз окликаю — значит, нужен. Может, ты не угадал Ивана Зайцева?

Да, это был он — Ванька Зайцев. Он стоял по ту сторону низкой каменной стены и ждал. А Василий Васильевич не спешил к нему, он уже знал от хуторян, что Ванька Зайцев — у фашистов в прихлебателях…

«Как же с ним разговаривать, чтоб не накликать беды на свою голову?..» Ничего толкового не придумав, Василий Васильевич пошел к стене, но остановился вдалеке:

— Говори, Иван Панфилович. Мое дело послушать.

Ванька Зайцев был весел и заговорил весело:

— Василий Зотов, ты что, возвернулся сюда чужие сады окапывать? Вон что придумал. Номер твой не пройдет. Если ума своего не хватает — разъясним, что тебе надо делать. — Он достал из кармана новенького, еще не обношенного пальто сигареты. Закурил. Протянул пачку, спросил: — Может, побалуешься?

— Не балуюсь этим. Хвораю…

Ванька Зайцев засмеялся:

— Хвораешь оттого, что заблудился. Не по той дороге пошел…

Тут его кто-то позвал:

— Иван Панфилович! Пошли! Время не ждет!

Ванька Зайцев отозвался:

— Иду! Иду! — И к Василию Васильевичу: — Только начали разговор — и вот надо срочно по заданию… Задание не из легких. Справимся, может, лишь к позднему вечеру. Но ты жди… Подойду стукну… Мне вечером дорога лежит в Нижний хутор. Проводишь, и без свидетелей обо всем договоримся.

И ушел походкой ни в чем не сомневающегося человека, а Василия Васильевича оставил с черными, иссушающими душу сомнениями и тревогой: «Как быть? Что делать?!»

На эти вопросы Ольга Алексеевна так отвечала:

— Вася, ты выйди его проводить. Узнаешь толком, чего ему надо. Поздним вечером к фрицам, к своим начальникам он тебя не поведет. Вернешься — тогда и порешим, что делать.

Младшая сестра Ольги, Нина Алексеевна, сердито отмалчивалась. Она укладывала в постель ребят. Когда на какие-то секунды выходила из спальни, Василий Васильевич спрашивал ее:

— Нина, ну чего ты молчишь?.. По твоим соображениям, как мне надо?..

Нина молча уходила к ребятам в спальню. Но вот она плотно прикрыла за собой дверь и — к Василию Васильевичу:

— Спрашиваешь моего совета? Дети не спали. Им не обязательно знать, какой совет тебе дам. — Говорила она тихо, но гневно, а сама уже что-то искала в сапожном ящике. Искала сердито. Под ее рукой в ящике что-то отрывисто позвякивало. Она достала гаечный ключ. — Запашник вон когда сдали в колхоз, а ключ от него завалялся тут… Так ты, Вася, изловчись и клюнь Ваньку Зайцева в затылок… А то ведь что получается, миленький Вася: наши гибнут в войне с фрицами, а мы тут голову ломаем — не можем сообразить, как нам быть с Ванькой Зайцевым, с вонючим предателем! — И она сунула ключ Василию Васильевичу в карман его пальто.

Скоро за окном послышался стук. Василий Васильевич тяжко вздохнул и пошел проводить Зайцева.

Между Верхним и Нижним хуторами пролегает пологое возвышение. Оно ничем не застроено. Безлюдно и тихо. Светил ли месяц?.. Были ли звезды на небе, или их совсем не было в тот поздний вечерний час? Этого Василий Васильевич не помнит. От всего обычного и необычного в окружающем мире его отстранил насмешливый голос Ваньки Зайцева.