Повести о Бочелене и Корбале Броче. Часть вторая

Никакое снадобье, алхимическое либо лекарское, не поможет против простого факта: стареет и дряхлеет не только человек целиком, но и его уши, и нос. Лицо Кляппа Роуда покрыто умеренной сеткой морщин, приличествующих мужу под пятьдесят, но вот уши равняют его с дикой макакой из колизея Г"Данисбана, а нос обезьяньи подражает пьянице, слишком любившему устраивать драки в кабаках. Зубы столь стерты, что живо напомнили мне пасть морского ската, вознамерившегося скусить соски ловкой ныряльщицы. Да, взор старика сверкает при виде любой женщины, из губ высовывается подобный червю язык с головкой пурпурных вен.

Наиважнейшим предметом его вожделения были прелести красотки из Немила - вот она, лениво сидит с другой стороны костра (и где же еще сидеть ей, возбуждающей пламя искушений?) Пурса Эрундино славилась по всем просторам Семиградья танцевальным и ораторским искусством. Нужно ли говорить, что эта комбинация талантов всегда приводила в неистовство тяжкодышащие толпы обитателей городов больших и малых, поселков, деревень, а также отдельных хуторов, хижин и даже пещер?

Улыбка ее была тонкой, полуночные волосы светились теплом, каждый изгиб пышного тела звал к поцелуям; Пурсу Эрундино вожделели тысячи правителей, десятки тысяч аристократов. Ей сулили дворцы, острова на обширных прудах и целые города. Ей обещали сотни рабов, обученных арс аманди, готовых ублажать любые прихоти - пока старость и завистливые боги не отнимут даже мечты о прихотях. Она купалась в жемчугах, коих хватило бы на погребение сотни самовлюбленных королев. Скульпторы тщились создать ее подобие в бронзе и мраморе, а затем сводили счеты с жизнью. Поэты столь глубоко погружались в сочинение сонетов восторга и обожания, что забывали пить и есть, умирая на своих темных чердаках. Великие воеводы вонзали клинки в собственные сердца, не умея настичь ее. Священники отрекались от вина и мальчиков. Мужья теряли всякую осторожность, пускаясь в авантюры. Жены теряли всякий стыд, готовые умертвить мужей насмешками и презрением.

И все это не способно было пригасить огонь безрассудства, дочерна выжегший ее душу. Пурса Эрундино считала себя Воровкой Разума. Она крала мудрость у мудрецов, превращая их в глупцов, но все присвоенное попросту просыпалось пылью между изящных пальцев. Она также была Воровкой Желаний, и похоть следовала за ней приливной волной, и позади оставались другие женщины, иссохшие и бескровные. Но собственная похоть вела ее в бесплодные поиски, не давая долгого приюта ни на одной ветви, какой бы славной она не казалась.

В конце концов она нашла себе серый порошок, который можно растворять в вине, порошок, уносивший ее в далекое блаженство. Порошок не сразу выказал свою природу, став Вором ее Свободы.

Она мечтала войти в капище Безразличного Бога, ища благ никому не доступных. Верила, что сможет их завоевать, намерена была танцевать и петь так, как не танцевала, не пела никогда.

Она готова была украсть у бога безразличие. Готова.

Она не могла припомнить, когда в последний раз была свободной, и ничего не жаждала более свободы.

Увы, каждую ночь ее манил порошок.

***

Архисоперником Кляппу Роуду стал неудержимый, амбициозный, беспощадно молодой Бреш Фластырь. Он не таил радости, видя рядом старого негодяя, ибо жаждал одержать над ним победу в Фарроге. При удаче, просто уморить завистью.

Семь лет Кляпп гадил на голову Брешу, стараясь не дать оторваться от липкого пола; однако Бреш был не из тех, кто способен отказаться от высокого предназначения из-за потока гуано. Он знал свое блестящее превосходство во многом, а когда его блестящих умений не хватало, заполнял пустоты наглым хвастовством и совершенно несравненной дерзостью. Ухмылка вполне сходила за ответ. Изгиб его губ способен был, пролетев по залу, раскроить глотку собеседника. Он следил за Кляппом, как волк за псом - поражаясь несомненному кровному родству и решив при первой возможности порвать в клочья жалкого родственничка.

Истинный талант измеряется по умению скрыть настоящий гений, и Бреш считал себя мастером скрытности. Грядущее сулило ему славу, но он не давал никому ни малейшего намека, дабы критики и завистливые соперники не набежали толпой, оскалив хищные клыки. Он покажет себя в Фарроге, и тогда они узрят! Кляпп Роуд, плаксивая плясунья Пурса и вся Свита...

***

Свита! Откуда взялись эти создания, столь жаждущие отвергнуть всякую оседлость? Представьте же их - торопятся выказать восторг, в глазах скользкий блеск, в голове меньше мозгов и больше преданности, чем у комнатной собачонки. Полотняный мешок набит платками и всяческими безделицами, и ох, как спешит факир выступить пред кичливым королем, будто во храме, как носится по комнате, как выбегает на помост!