Повести о Бочелене и Корбале Броче. Часть вторая

- А насчет Аурпана? Вообразите все смелость его "Обвинений обвиняемого". Что за груда мусора. Вина? О да. Виновен в полнейшей бесталанности. Важно - я знаю об этом лучше многих - важно всегда помнить о прирожденной тупости простого народа, о его готовности прощать всё, кроме гениальности. Аурпан был блаженно избавлен от такого риска, за что его и любили.

Блоха Певун хмыкнул. - Поверните ляжку, прошу.

Бреш сидел ближе всех к вертелу но, естественно, не шевельнулся. С громким вздохом мастер Маст Амбертрошин подался вперед и взялся за обернутую кожей рукоять. Шкворчащая, источающая жир нога была объемиста и к тому же плохо насажена на вертел, но он все же управился. И опять сел сзади, виновато озираясь. Никто не пожелал встретить его взгляд.

Темнота, неверный блеск пламени и дым оказались единственными дарами той ночи; желудки тихо и угрюмо урчали. Никто не признавался в чувстве голода. Жаркое должно было остаться на завтра, на тяжкий путь через Великую Сушь, двадцать четвертый день переживания оставленности. Странники радовались, что еще живы, и подозревали, что Безразличный Бог растерял свое безразличие. Не оказались ли мы единственными уцелевшими, когда весь мир настигла кара? Это казалось возможным, но я решил, глядя в огонь, что возможность довольно мала.

- Довольно с нас Ордига и Аурпана, - сказал Тулгорд Мудрый. - Вопрос в другом. Кого съедим завтра вечером?

***

Да, пир критиков алчным и раздутым предзнаменованием навис над творцами за трапезой, всеми, что тут собрались. Скажем точнее: творцы должны умереть. Ничего иного их не ожидает. Руки-ноги лежат смирно и не поднимаются в защиту. Рты расслаблены и весьма редко раскрываются в вялых попытках оправданий. Может быть и хуже: бритва успела поработать, беспомощные тела разбросаны повсюду. Тела, шевелящиеся при толчке ногой, и ничего более. Касания не пробудят их. Щипки не вызовут реакции. Эти испытания, наконец, закончены, и субъекты признаются готовыми к обдиранию, потрошению, извлечению костей, кишок и прочих частей. Позволены внезапные открытия и восторги, приемлемы уважение и громкие заявления. Наконец, приходит одобрительный вердикт, типа "поэт мертв и наконец заслужил именование гения". Сколько бы творец ни заслужил при жизни, теперь его ждет слава десятикратная и более того. Вот вам пир критиков.

Здраворыцарь Арпо Снисходительный первым заговорил о деле (каком деле? Этом самом). Дискуссия о лошадях и мулах вышла бесплодной. Ресурсы снова пересчитали и нашли слишком скудными. Животы подвело у всех.

- В этом мире слишком много людей искусства. - Добавляя весомости своим речам, ибо кучка творцов внезапно выказала все признаки тревоги, Арпо Снисходительный опустил тогда скованную перчаткой руку на золотое яблоко клинка. Момент для возражений оказался упущен. - Поскольку мы стали Негемотанаями, и наша цель праведна, наши нужды остры и чисты, и мы едино говорим от лица почетной необходимости, и поскольку нам нужны все верные и стойкие скакуны, а карета Данток не сдвинется с места без мулов - придется нам наконец повернуться лицом к суровой правде выживания.

- Вы о том, что нужно кого-то съесть. - Я сказал так, уловив конец речи, не по причине тупости, но ради истины (надеюсь, по ходу рассказа вы уже заметили мою преданность сути). - Говорите честно, таков мой девиз.

Слыша мои откровенные и краткие слова, Арпо сердито нахмурился. Какой творец пожелает сего? Какому творцу недостает тонкости интеллекта, чтобы постичь эвфемизм? Не будет игры, не будет удовольствия. При чем "удовольствие" в данном конкретном случае? Как! Удовольствие стыдливого оправдания убийства - в чем можно найти больше приятности?

Крошка Певун первым вступил в игру, чуть заметно усмехнувшись и уставившись поросячьими глазками на толпу творцов, походивших в тот миг на стадо овец при виде человека с топором. - Но кого возьмем вначале, Снисходительный? Жирного или тощего? Назойливого или бесполезного? Урода или красавицу? В любом деле нужен принцип отбора. Блоха?

- Ага, - кивнул Блоха.

- Комар?

- Ага, - согласился Комар.

- Щепоть?

- Хочу того, бритого.

- Съесть первым?

- Чего?

Крошка сверкнул глазами. - Я тебя предупреждал, Бликер.

В разговоре с громилой всегда наступает момент, когда любое сказанное слово становится оправданием насилия. Имеет значение не само слово. И даже не тема беседы. Да ничто внешнее не имеет значения: в толстом черепе и наполняющей его каше уже есть все нужное. Нет ни причины, не следствия. Лишь щелкает колесико, отсчитывая мгновения. Срок определен. Процесс необратим.

Предавшись покорности, я ждал взрыва Крошки.

Но тут Щепоть сказала: - Пусть рассказывают истории.

Стек Маринд фыркнул, и его смачное фырканье стало первым голосом начавшегося вотума.

Крошка моргнул, и еще раз. Легкое облако сомнений пронеслось по брутальной физиономии, улыбка стала шире, разгоняя облака. - Блоха?

- Ага.

- Комар?

- Ага.

- Рыцарь Снисходительный, ты счастлив?

- Я для тебя "сир".

- Это значит "да"?

- Думаю, что да, - сказал Блоха. - Комар?

- О да, это было "да".