Повести о Бочелене и Корбале Броче. Часть вторая

Недалеко раздался скулящий крик харшаля, хищной крылатой ящерицы, что обыкновенна в Великой Суши. Вероятно, тварь учуяла запах жженых человеческих костей, рваной кожи, скальпов и кишок, наспех закопанных с подветренной стороны. Этот голос высмеивал сусальную гордость, постепенно оставляя нас облаченными лишь всвинец стыда. Мир и сама жизнь существуют лишь в наших умах. Мы сами их раскрашиваем, и спасение одного человека дается ценой страдания другого. Так мы стояли, вместе, но поодиночке, и объединяли нас лишь самые неприятные чувства.

Хотя были исключения. Потирая шишку на виске, Крошка Певун отошел наполнить канавку. Он гудел себе под нос на ходу. Комар и Блоха ретиво, с ухмылками переглядывались, заставляя всех нервничать. Лбы у обоих были разбиты; чуть ранее они доставали ножи, наскакивая один на другого, но утихомирились от ворчливого окрика Крошки.

Мастер Амбертрошин налил себе вторую чашку чая и пошел к карете, где его уже ждал ночной горшок. По стуку створка окна чуть приоткрылась, заскрипев, и едва он просунул в щель чашку, как окно резко закрылось. Зазвенел засов. Возчик подхватил горшок и удалился опорожнить.

Тулгорд Мудрый следил за ним, идущим далеко. - Порядком тяжелый сосуд для старой леди. Видели? Стек? Арпо?

Лесник прищурил и без того узкие глаза. Возможно, это всего лишь чадный дым костра дотянулся до него.

Арпо же озабоченно морщил лоб. - Ну, ночью она ела за двоих. Неудивительно.

- Точно? - Тулгорд вновь глядел на повозку, потирая обросшую челюсть.

- Должно быть, там адски жарко, - предположил Апто Канавалиан. - Хотя и тень. Ни одной щелки не оставила.

Арпо отошел ухаживать за конем, вслед ему и Тулгорд. Стек уже оседлал свою полудикую кобылу, та стояла, отыскивая скудную траву. Мастер Амбертрошин вернулся с чистым горшком и положил в задний ящик, запер замок и принялся кормить мулов. Остальные также предались повседневным заботам, хотя некоторые, наиболее наглые, лишь стояли и смотрели. Огла Гуш и Пампера расчесывали золотые локоны Ниффи, пока Опустелла складывала постель. Затем она завязала длинные, до колен шнурки на мокасинах Творца.

Итак, лагерь наш снимался, готовый отправиться вперед.

Кляпп Роуд и Бреш Фластырь подошли ко мне, не прерывая работ. - Слушайте, Бликер, - тихо начал Кляпп, - Певунам никто не рассказал о вашей сделке, и сам я намерен ее оспорить.

- О! Слова госпожи не убедили вас?

- А должны были? - взвился он.

- Меня тоже нет, - встрял Фластырь. - А почему тебя? Могла бы выбрать меня, я красивее.

- Это связано с историей. Женщина вроде Пурсы Эрундино едва ли нуждается в услугах иного рода. Бреш Фластырь, я начал рассказ и она желает услышать окончание.

- Самое невероятное, не сомневаюсь.

Я мог лишь пожать плечами. - История есть история. Я должен раскрыть вам все подробности, отчитаться во всех мотивах и обеспечить полное понимание? Заверить, что шаг ее размерен, и пышный бутон раскроется в точно рассчитанное время? Неужели я раб ваших ожиданий, сир? Не следует ли сказителю служить лишь себе, от начала до конца?

Кляпп фыркнул. - Я всегда говорил так. Да кому они нужны, эти слушатели? Но в этот раз все иначе, верно?

- Неужели? - поглядел я на обоих. - Слушатели могут внимать или разбредаться. Им может понравиться. Или они рассердятся. Могут счесть себя польщенными или проклясть мое имя. Склоняясь пред одним, я склонюсь пред всеми. Склониться означает сдаться, а этого не может позволить себе ни один рассказчик. Кляпп Роуд, позвольте напомнить все случаи, когда вас кляли за дерзость. Быть человеком искусства означает познать обе привилегии - право творить и право вызывать интерес. Но разве не слышите вы оглушительный рев дерзости? Да, слушатели держат в карманах особенную монету. Они могут заинтересоваться, а могут и нет. Их может не захватить, при всем желании. Кляпп, вы утверждаете, что нынешняя ситуация особенная, уникальная?

- Когда ваша жизнь висит на веревке? О да!

- У меня одна слушательница, и от нее одной зависит моя жизнь. Но я не склонюсь. Понимаете? Она уж явно понимает - я вижу и я польщен. Как же она будет судить? По каким стандартам?

- По искупительным. Ведь искупление вы обещали, верно?

- Искупление носит тысячу масок, и самая славная приходит нежданно. Пока что она верит мне, но, Кляпп, в любой миг может лишить меня доверия. Верно. Пусть будет так.

- Вы счастливы, полагая свою жизнь на ее суждение?

- Счастлив? Нет, не хотелось бы использовать это слово. Суть в том, что я буду хранить верность рассказу, ибо он мой и ничей иной.

Скривившись, явно смущенный, Кляпп отвернулся и ушел.

Бреш Фластырь, однако, остался. - Я хотел бы вам кое-что сказать, Эвас Бликер. Доверительно.

- Обещаю, сир.