Повести. Рассказы

Еще левее пологим спуском уходила на север просторная степь. Зеленели густые, рослые озимые, чернела отдыхавшая после летней страды пашня.

И там, вдалеке, и здесь, неподалеку от нас, по ровной степи, по косогорам ходили груженные грунтом автомобили, самоходные скреперы, работали экскаваторы. Выглядели могучие машины в этом просторе и тишине красивыми, строгими и даже величественными, если стоять с ними рядом. А вдалеке они казались, как и все кажется в бесконечности, совсем маленькими, и немного грустно было на них смотреть.

К нам не долетал гул моторов, и мне чудилось, что мы находимся в средоточии земного покоя.

Мы молчали. Грелись на солнце.

Первым заговорил Тихов:

— Подышали благодатью немного, и достаточно, а то перехватите лишнего… Пора и делом заняться.

— А кто сказал, что это не дело? — спросил Георгий Федорович.

Пока спускались с горы в забой, мне Георгий Федорович объяснил, зачем они собрались втроем на этой выемке. По проекту, согласно изысканиям геологов, в этом месте должны быть пески, грунт первой категории. Самый легкий, значит, и плата за него экскаваторщикам соответственная. Но вот машины углубились на десяток метров, и оказалось — здесь грунт шестой категории, а это значит, что строителям придется платить больше того, что заложено в смете. И сумма немалая — выемка более миллиона кубометров.

Где взять деньги? На непредвиденные расходы у Максимова с каждым днем остается все меньше. Вот он и приехал посмотреть. Не то чтобы не доверял строителям, просто порядок есть порядок — все нужно видеть самому. Кроме того, надо составить акт и прочее.

Экскаватор работал под отвесной стеной высотою метров шесть. Когда выемку сделают до проектной отметки, в нее может «войти» девятиэтажный дом. На дне выемки и проляжет русло магистрального канала.

Пламенно-рыжий песчаник снизу доверху был изгрызан зубьями ковша экскаватора. Мотор ревел натужно и жалобно, будто просил у машиниста пощады. Временами просто захлебывался, задыхался, и казалось, не одолеть крепкого камня. Обессилеет мотор, беспомощно обмякнет могучая сталь машины.

Возможно, так бы оно и случилось, но каждый раз в самый последний момент у мотора вдруг появлялась новая сила. И я считал, что эта сила была волей человека, волей и разумом экскаваторщика, который помогал машине.

Работать машинисту приходилось в два приема: сначала он рыхлил крепкий грунт, грыз его зубьями ковша, взламывал, а уж потом грузил в самосвалы.

Мы остановились поодаль и залюбовались работой экскаватора, сноровкой и мастерством его хозяина. Любовались так же, как только что на горе степными далями.

Бормотов стоял, широко расставив ноги, заложив руки за спину. В такт движениям машины он двигал плечами, будто помогал ей. Дышал глубоко, ровно, в одном напряженном ритме с машиной. Казалось, и мускулы его рук, всего тела, и сердце, все его существо испытывало то же, что испытывал машинист, сидевший в кабине.

Тихов, скрестив руки на груди, сам того не замечая, покачивался из стороны в сторону, как бывает с человеком, который увлеченно слушает музыку или хорошие, ритмичные стихи.

Максимов улыбался. Ему, должно быть, было просто весело от красивой работы человека, от неподатливой яркой скалы, от теплого осеннего солнца. Просто было хорошо и озорно на душе главного инженера проекта.

Увидел нас экскаваторщик, приветливо помахал рукой, мол, сейчас приду к вам, вот только раздроблю эту рыжую глыбу, что нависла и никак мне не поддается.

«Взял» он эту глыбу. Отбил от стены, а когда она грохнула на землю, победно положил на нее ковш. Приглушил мотор и спрыгнул к нам.

Это был прославленный машинист, мой давний знакомый Сергей Алексеевич Серяк. Первый раз я повстречался с ним на студии телевидения. Выступали в одной передаче. Рассказывали о строителях. Сергей Алексеевич сначала, как и все, стеснялся, краснел, потел, а потом освоился, почувствовал себя свободно и отлично рассказал о своих товарищах. В конце передачи, к моему приятному удивлению, он обратился к молодежи края с призывом идти к ним в колонну на экскаваторы. И так хорошо, даже как-то ласково говорил о сильных и добрых машинах.

Сейчас, в брезентовой куртке, в широких брюках, могучего, под стать своей машине, телосложения, он, все еще разгоряченный работой, вытирал ветошью руки и будто бы стеснялся своей разгоряченности, своего трудового азарта. А может быть, просто не хотел нам его показывать, как мы не всем показываем свои дружеские отношения, близость с кем-нибудь из людей.

— Как наши дела? — спросил Максимов, пожав Сергею Алексеевичу руку повыше локтя.

— Ничего. Только троса не выдерживают. Уже два раза менял. Да и машина постанывает. Не нравится ей такая работа. Боюсь, как бы не надорвать ее. А так все хорошо. Работаю. Не стоять же. Взрывать надо скалу, тогда все пойдет как по маслу… И тут еще, видите, какая петрушка — песчаник-то слоями. Выпирает какими-то ковригами из земли. И ковриги те прямо железные. Искры аж сыплются из-под ковша…