Повести. Рассказы

И так хорошо вдруг стало солдату от этой заботы жены и матери. Он натянул брюки, гимнастерку, поседевшие от солнца и ветра, от многократной стирки, от пота. Взялся за сапоги и услышал запах дегтя. Опять улыбнулся — даже сапоги смазали солдату. Наверно, Ольга постаралась.

Вышел на кухню, поцеловал мать в щеку, пахнувшую свежеиспеченным хлебом, парным молоком, и вышел во двор, на яркое солнце.

Ольга пропалывала клумбу с зацветшим кустом белых пионов и высаженными по кругу ночными фиалками.

Георгий потянулся, так что хрустнули кости, и снова улыбнулся, радуясь тому, что видит свою жену и эти красивые цветы, тому, что Ольга в такое трудное время возится не с картошкой — с цветами.

Жена почувствовала его взгляд и выпрямилась, смахнула со лба пот, глянула на Георгия и поняла его:

— Земли-то я заняла самую малость, а радости от цветов на все лето нам хватит. Да и труда никакого. Честное слово!

— А я ничего и не говорю. Молодец ты.

— Папка, здравствуй! Ты же говорил, пойдем с тобой в степь, а сам все спишь и спишь. — Мальчишка выпалил это, подбегая к отцу. Кинулся к нему в объятия и взлетел на отцовских руках до того высоко, что закружилась голова.

— Обязательно пойдем в степь! Позавтракаем и пойдем! Мама немного управится по хозяйству, вместе и двинемся.

— Некогда мне сегодня, дорогие. Идите сами.

— Сами, сами! — радостно закричал Олег. Видно, ему хотелось побыть наедине с отцом. По-мужски. — Пап, а пушку покажешь?

— Покажу.

— И танк?

— И танк.

— Ух, здорово!

И они пошли. Сами. По-мужски.

Побывали у немецкого танка с развороченной тяжелым снарядом башней, у пушки, ствол которой уткнулся в землю и был похож, как заметил Олег, на хобот слона из книжки.

Потом они залезали в полуобвалившиеся блиндажи, полуосыпавшиеся окопы. Собирали стреляные патроны, тяжелые пули.

У блиндажа, разрушенного прямым попаданием снаряда, Георгий нашел санитарную сумку, в которой лежала самодельная куклешка в розовом сарафане и круглое разбитое зеркальце.

«Ушла война, — подумал горько, — но люди еще долго будут встречаться с ее следами, с со смрадным дыханием. Много лет понадобится, чтобы загладить на земле ее рубцы».

На земле. А в памяти солдат они останутся навечно.

Сынишка присел у куста ракиты да так и уснул — набегался. Разрумянились его щеки, пунцовыми стали губы и все шевелились: похоже, мальчишка и во сне продолжал разговаривать.

Взял Георгий на руки сына и побрел с ним по степи. Шел мимо пшеницы, которая, едва выбросив тощенькие колосья, начинала желтеть — жгло ее немилосердное солнце, мучила жажда, гнул к земле горячий ветер. Шел он мимо недостроенного Невинномысского канала, который мог теперь напоить хлеба. Брел по пыльной дороге и думал, что сегодня, сейчас же надо идти на стройку и заниматься делом. Никакого отпуска не надо. Да и можно ли для солдата придумать лучший отдых, чем врачевать порушенную землю?

Умостившись у отца на груди, спал, сладко посапывая, сын. «Спи, раз я дома, — прошептал Георгий. — Набирайся сил, чтобы потом заменить меня».

И надо сказать, сбылась эта мечта — сейчас Олег работает главным механиком передвижной механизированной колонны, которая, как и колонна отца, строит орошаемые поля, каналы.

«Спи, раз я дома»…

Прибавил шагу Георгий. Через полыни и пески напрямик двинулся в контору экскаваторной станции.

Зашел туда — и сначала малость оторопел, будто не в контору станции попал, а опять же в воинскую часть. Только странной какой-то была эта часть, — сидели тут все вместе: летчики, танкисты, артиллеристы, саперы, моряки и пехота. И все — народ знатный, грудь каждого в орденах и медалях, гвардейские значки у каждого. На офицерских фуражках и солдатских пилотках еще поблескивают звездочки, а погоны уже сняты — гражданский народ.

— С них-то и началась наша гвардия, — говорит Георгий Федорович, — с ними мы и стали строить каналы.

Люди пришли с тяжелой войны, изголодались по мирному труду. Они так работали, с такой жадностью! Им казалось, что никогда не насытятся работой, никогда не устанут от нее. Не было для них большей радости, чем украшать изувеченную снарядами и бомбами землю — строить на ней дома, сооружать каналы, сажать цветы…

Четыре года промышленность страны работала на войну, и теперь ей нужно было время, чтобы вместо пушек и танков начать выпускать тракторы и экскаваторы. Промышленности нужно было время, а солдаты не хотели ждать. У них не хватало терпения сидеть сложа руки.

Во дворе экскаваторной станции, у Свистухи и села Надзорного, над недорытым и поросшим чертополохом каналом, в осыпавшихся забоях стояли ржавые, наполовину разобранные экскаваторы. Конечно, в другое время их порезали бы автогеном и увезли на переплавку, но сейчас механизаторы с рассветом уходили к мертвым машинам — снимали с них ржавчину, грязь, осматривали, как врачи больных, и перевозили в мастерские. Добывали запасные части, а что можно было сделать самим — делали. Фрезеровщики, токари, слесари, как говорится, делали невозможное.