Повести. Рассказы

Не спросил Тонконогов, не возражал многоопытный, мудрый Теницкий, не перечил Аверков — некуда колонне отступать, нет у механизаторов иного пути к победе. Вот они и засиделись далеко за полночь — определяли, какие дороги крайне необходимы, где брать и какой лучше грунт в слякотную погоду.

Посчитали, сколько потребуется перевезти земли. Оказалось, тысячи и тысячи кубометров. Горы. Придется отвлекать от основных работ экскаваторы, скреперы, бульдозеры, самосвалы. Весь этот огромный дополнительный объем работ не предусмотрен проектом, сметой, значит, будет большой перерасход средств.

— Ничего, — сказал Ким Александрович, — летом натянем, сэкономим. Наши механизаторы это умеют. Да и нет ведь другого выхода.

Другого не было.

К тому же решалась судьба престижа не только шестнадцатой колонны, а всего Ставропольстроя.

Но главное, конечно, было не в престиже, а в том, что кубанскую воду ждали хлеборобы. Ждали поля, села, в которых еще пили дождевую воду, собранную в бассейны, или привозную. А это обходилось стране в двадцать миллионов рублей каждый год.

Шел Бормотов из конторы домой, шлепая в темноте по лужам, ветер рвал полы его плаща, швырял в лицо горсти колючего дождя.

— Лютуй, лютуй, — посмеивался про себя Георгий Федорович, — укротим мы тебя, найдем управу.

И было так.

Вначале механизаторы отнеслись к идее недоверчиво. Некоторые откровенно посмеивались, дескать, это все равно, что под решетом от дождя прятаться. И работали поэтому с прохладцей. Случалось, привезут БелАЗы горы земли из забоя на дорогу, а бульдозеристы не торопятся их разравнивать, катки — укатывать, и спорый дождь превращал все в слякоть. Бывало, увязнут тяжелые самосвалы в грязи, и нечем их вытащить, стоят они часами в ожидании гусеничных тракторов. А скептики свое: «Ну что, взяли? Воители!»

Но все это было только вначале, а потом увидели механизаторы, на деле почувствовали свою подлинную силу, поняли, что могут одержать верх над хмурым небом, над непогодой.

Стоял как-то Бормотов на косогоре, смотрел на трассу канала, где работали строители, и думал, что видит он удивительные дела.

Конечно, удивительные.

Легко работали строители в погожую осень, когда им помогало солнце, добрый ветерок и степная красота! Чего же в таких условиях не работать?

А вот сейчас все было иначе. Промозглые дожди расквасили землю. Ветер дует холодный и злой. Тяжелые слоистые туманы давят на плечи строителям, пытают тоской сердца. Все стало людям поперек дороги! А они все равно работают с удальством, и труд их поэтому действительно героический.

19

Пробились строители сквозь метели зимы и слякотные топи весны, справились с невиданным для степи плывуном тоннельщики, положили асфальт на своих трассах дорожники…

Солнце наконец одолело какую-то приблудную для Кавказа лихую зиму, одолело редкостную по дождям и туманам весну и летом работало, казалось, с двойным усердием, словно бы искупало вину перед людьми, помогало им наверстывать упущенное.

И они наверстали. Взяли свое.

Метростроевцы под руководством начальника управления Журавлева закончили сооружение всех трех тоннелей, украсив входные и выходные порталы известной всему миру буквой «М».

Монтажники из легендарного Волгограда под командой инженера Петрова соорудили через балки Сабля и Разлив стальной водовод. Дюкер длиною в два с половиной километра.

Что касается механизаторов шестнадцатой колонны, то они не только наверстали упущенное, многие из мастеров постарались и выполнили свои пятилетки за три с половиной года.

Укладывались последние метры пленки в главном русле канала, железобетонные плиты. Уже запахло масляной краской, заблестели веселыми стеклами домики эксплуатационников, головных сооружений и пультов управления.

Последние кубометры брал из главного, русла канала машинист экскаватора Мишин.

…В детстве мать, бывало, разбудит Георгия с утренней зорькой, чтобы на рыбалку отправлялся, и, пока он умоется, соберет нехитрые снасти, выпьет кружку парного молока, она даст корм поросенку, посыплет зерна курам и потом с лопатой направится в огород.

Тут-то Георгий и замрет на крыльце, наблюдая, как мать обязательно завернет к бочке, ополоснет студеной водой лицо, вымоет руки и уж тогда пойдет к грядке. Постоит у межи, будто с мыслями собираясь, и посветлеет лицом. Скажет про себя что-то, похоже, ласковое и только потом начнет копать — неторопко, аккуратно.

Вечером Георгий тоже спешил домой, чтобы увидеть маму, как кончает она работу. Вот она щепочкой почистит и без того блестевшую, отполированную землей лопату, отнесет ее в сарай. А оттуда — к бочке с водой. Моет руки, разгоряченное лицо, и над нею поднимается легкий парок, пахнувший землей и солнцем.

Потом возвратится к огороду, подолгу смотрит на грядки, вскопанные, ухоженные ею. Смотрит и радуется.

Видывал Георгий, как умела его мама играть огневые казачьи песни на вечеринках, как лихо отплясывала, как радовалась праздничным обновкам, красивым цветам, но радость, какую она испытывала, работая в огороде или в поле, была совсем иной.

Теперь Георгий Федорович, должно, определил бы ее так: