Повести. Рассказы

Опустился на стул у окна, выходившего в замшелый, сырой угол монастыря, и думал, что мне делать, как успокоить Симу, как выйти из положения, сложившегося после операции.

— Чего же ты сидишь, Петя? — спросила, оторвавшись от подушки, Сима. С тоской и болью спросила. В ее серых глазенках стояло отчаяние.

И показалось мне, что Сима очень состарилась от моей беды и уже никогда не будет веселой и беспечной.

— Надо же что-то делать, — продолжала она. — Собери сестер, санитарок, объясни им, что это незаурядный случай… Наконец, придумай что-нибудь. Соври. Во имя правды соври!

— Что ты говоришь? Как это соврать?

— Ты же талантливый, а этот аппендицит — простая случайность. Надо искать выход. Ведь к тебе теперь даже с фурункулом никто не придет.

— Есть выход.

— Какой?!

— Работать. Слова — это не выход… «Талантливый»!.. Глупость!..

— Ты хочешь сказать, что эта операция действительно твоя неудача?

— Да. Я растерялся, как чувствительная девица при виде крови. И дело совсем не в том, что не нашел отростка. Бездарь я, должно быть…

Сима подошла ко мне, обняла, прижалась щекой к щеке.

— Глупый ты мой Петюнчик! Паникер ты… Иди погуляй. На рыбалку сходил бы…

Отцвели, открасовались буйной красой сады. Потише в них стало. Не гудят, не поют натужную трудовую песню пчелы. Улетели из садов и молчаливые сладкоежки-бабочки, а за ними и говорливые птицы.

Тихо стало в садах, кончился праздник, начались трудовые будни.

Дни стояли теплые. Мальчишки уже купались в речке — значит, прогрелась вода, значит, сазан вышел на кормежку. Но мне все недосуг было разобрать удочки. К тому же мест здешних рыбацких я не знал и, когда Сима сказала о рыбалке, решил сходить просто в разведку.

Километрах в трех от Ключевого — Попова яма. Там, как мне сказали, промышляли сазанятники. Туда я и направился.

Крутой поворот реки, широкий плес, восьмиметровая глубина прямо у крутого, глинистого берега…

Это и есть Попова яма.

Из села к ней вела тропинка через широкий заливной луг.

По весеннему солнцу, по грозовым дождям поднялась на лугу густая и высокая трава, зацвели ромашки, клевер, кашка.

Шел я тропинкой и думал: так вот куда перекочевал из садов веселый праздник. Потом он перекочует в поля, потом в липовые рощи…

Стрекотали кузнечики, порхали мотыльки, резвились стрекозы…

Все опивались нектаром. Праздновали.

Веселый праздник лакомства, песен, цветов и солнца. Длится он с весны до зимы.

Пчелы тоже наслаждаются его благами. И все-таки они и на нем прежде всего работники. Работяги праздника цветов, песен и солнца… Это хорошо.

По моей ладони ползла божья коровка. Ползла, исследуя морщинки, моего долголетия, счастья, удач и неудач. У перекрестка она остановилась и стала тщательно его изучать. Может, там уже появился след моей сегодняшней неудачи?

Поводила, поводила усиками и поползла прочь, будто говоря: чепуха твоя сегодняшняя неудача; подумаешь, какое дело! Чепуха… Таких неудач на земле каждый день бывает тысячи.

Взмахнула крылышками и полетела ввысь.

У нас божью коровку называют еще солнышком.

«Солнышко, солнышко, полети на небушко, там твои детки кушают конфетки, а тебе не дают, все собакам раздают».

«Удачливый, гад. Везучий». А тут не повезло. Может, это и есть начало настоящей жизни?

Возможно.

…Сазаний сезон только начинался, поэтому рыбаков на яме было мало. Трое ловили с берега, воткнув удилища со спиннинговыми катушками в глинистые обрывы, а четвертый — с лодки, заякоренной на середине плеса.

У ивового куста, рядом с воткнутыми удилищами, — землянка. Просторная, человек на четырех. Но невысокая, в рост в ней не встанешь. У землянки сидел мужчина и привязывал к поводкам крючки.

Я поздоровался. Он поднял на меня сильно заросшее лицо с угрюмыми темными глазами, кивнул, буркнув что-то невнятное, и опять занялся крючками.

Прошел я немного подальше от землянки и сел у ряда торчавших удилищ. А вернее сказать, и сесть не успел, как затрещала спиннинговая катушка. Затрещала резко и продолжительно. Бамбуковое удилище закланялось и нагнулось почти до самой воды.

Я по рыбацкой привычке, не задумываясь, схватил удилище и почувствовал, что на крючке рыбешка солидная.

Не стал удерживать катушку, и она затрещала пуще прежнего. Леску повело в сторону, и я подумал, что дело имею с сазаном. Надо быть начеку. Сазана нельзя нахально тащить к берегу, но и слабину давать нельзя, рубанет хвостом — и никакая леска не выдержит.

Я задрожал в охотничьем ознобе, напрягся, наверно, не меньше сазана, сидевшего на крючке, и стал вываживать, то подматывая леску, то тихонько ее отпуская.

Почувствовал на себе чей-то взгляд. Оглянулся. Рядом со мною стоял заросший мужчина и внимательно наблюдал за борьбой.

— Ваша удочка? — спросил я.

— Давай занимайся, давай, — сиплым голосом подзадоривающе ответил он.

Минут через двадцать мне удалось подвести сазана к берегу. Увидел я рыбешку, и моя душа облилась рыбацким восторгом. Сазан был не меньше метра.