Повествование о жизни Фредерика Дугласа, американского раба, написанное им самим

Из всех рабовладельцев, с которыми я когда-либо встречался, набожные были наихудшими. В отличие от других они всегда оказывались самыми скупыми и подлыми, самыми жестокими и трусливыми. Для меня было несчастьем не только принадлежать религиозному рабовладельцу, но и жить в обществе таких монахов. Поблизости от мистера Фриленда жил преподобный Даниель Уиден, и там же по соседству жил преподобный Ригби Гопкинс. Они оба были членами и пастырями реформистской методистской церкви. Мистер Уиден владел, помимо прочих, рабыней, чье имя я уже позабыл. Ее спина неделями кровоточила, исполосованная плетью этого безжалостного религиозного негодяя. Обычно он избегал делать это своими руками. Сам он считал, что плохо это или хорошо, но хозяин обязан время от времени наказывать раба, чтобы напомнить ему о себе, о своей власти над ним. Так было на словах, так было и на деле. Мистер Гопкинс был еще хуже, чем мистер Уиден. Предметом его гордости служило умение укрощать рабов. От других хозяев его отличало то, что он наказывал рабов до того, как они заслужили это. Утром каждого понедельника ему всегда приходилось наказывать одного или нескольких рабов. Он поступал так, чтобы вызвать в них ужас и держать в страхе тех, кто избежал наказания. По его мнению, наказывать следовало за малые провинности во избежание больших. Чтобы наказать раба, мистер Гопкинс всегда мог найти какое-то оправдание. Человека, незнакомого с рабовладением, изумило бы, с какой необычайной легкостью рабовладелец находит то, что может послужить поводом к наказанию.

Простой взгляд, слово или жест – промах, случайность или жажда власти – вот причины, по которым раба могли наказать в любое время. Раб чем-то недоволен? Говорили, что в нем дьявол и его надо оттуда изгнать. Он громко разговаривает с хозяином? Тогда в нем заговорила гордыня и его следует задержать для долгого и унизительного разговора. Он забывает снять шляпу при встрече с белым? Значит, он жаждет почтения и должен быть наказан за это. Он осмеливается оправдывать свои поступки, когда его порицают за них? Значит, он дерзок – одно из величайших преступлений, в которых может быть повинен раб. Он осмеливается предложить что-то сделать по-другому, а не так, как велел ему хозяин? Без сомнения, он виновен как возомнивший о себе и ничего, кроме порки, не заслуживает. Разбил ли он плуг на пахоте или мотыгу при окучке? Это из-за его небрежности, и раба всегда следует выпороть за это. Мистер Гопкинс всегда мог найти что-то в этом роде, чтобы оправдать применение бича, и редко когда упускал такие возможности. Не было в округе человека, с кем рабы, взятые в дом, не хотели бы жить так, как с этим преподобным мистером Гопкинсом. И все же не было в округе человека, который достиг бы высот в религии или был более рьян в ривайвелах – более внимательного к пастве, церковному празднику, молитве или молитвенным собраниям или более посвященного семье – что молился спозаранку и затемно, громче и дольше всех, – чем тот же самый преподобный надсмотрщик-рабовладелец Ригби Гопкинс.

Но пора возвратиться к мистеру Фриленду и к опыту, накопленному мной, покуда я был у него. Подобно мистеру Коуви, он не отказывал нам в еде; но в отличие от него, не отказывал во времени. Выкладываться приходилось и здесь, но только от рассвета до заката. Он требовал от нас усердия в работе, но при этом давал хорошие инструменты. Его ферма была большой, но он, не в пример многим его соседям, загружал работников так, чтобы было время и для отдыха. Пока я работал у него, обращение со мной было совершенно несравнимо с тем, что я испытал в руках мистера Эдварда Коуви.

Сам мистер Фриленд владел лишь двумя рабами. Их звали Генри Харрис и Джон Харрис. Остальных же работников он нанимал. К ним относился я, Сэнди Дженкинс и Хенди Колдуэлл. Генри и Джон были вполне воспитанными, и через некоторое время после приезда я пробудил в них сильное желание научиться читать. Вскоре оно возникло и у других. Они спешно собрали несколько старых орфографических справочников и ничего больше не хотели знать, кроме воскресной школы. Я согласился на это и, соответственно, посвятил свои воскресенья моим любимым соплеменникам, обучая их чтению. Никто из них не знал даже букв, когда я туда приехал. Некоторые рабы с соседних ферм догадывались, что происходило, и тоже пользовались этой маленькой возможностью научиться читать. Всем тем, кто приходил сюда, было понятно, что нужно меньше хвастаться об этом. Надо было держать в неведении наших религиозных хозяев в Сент-Микелсе, что вместо того, чтобы проводить субботы в борьбе, боксировании и пьянстве, мы пытались научиться читать волю Господа, потому что для них было лучше видеть, как мы разрушаем сами себя, чем видеть, что мы ведем себя подобно интеллектуальным, моральным и ответственным существам.