Повествование о жизни Фредерика Дугласа, американского раба, написанное им самим

Добравшись до Нью-Йорка, я превратился уже в Фредерика Джонсона, думая, что это последний раз. Но когда я приехал в Нью-Бедфорд, то счел необходимым вновь изменить свое имя. Там было так много Джонсонов, что если бы я не сделал этого, то мог бы легко затеряться среди них. Я позволил мистеру Джонсону самому подобрать мне имя, но сказал, что хочу остаться Фредериком. Я склонялся к этому потому, чтобы не потерять чувства своего «я».

Мистер Джонсон, только что прочитавший «Деву озера», сразу же заявил, что отныне я буду Дугласом[27]. С тех пор и поныне меня зовут Фредерик Дуглас, и, поскольку меня больше знают под этим именем, нежели любым другим, я буду пользоваться им как своим собственным. Положение дел в Нью-Бедфорде перевернуло все мои прежние представления. Впечатление, которое я получил в отношении характера и условий жизни северян, оказалось полностью ошибочным. Будучи рабом, я имел странное предположение, что по отношению к рабовладельцам Юга жителям Севера доступна сравнительно малая часть удобств и роскоши.

Возможно, я пришел к этому выводу, потому что у северян не было рабов. Я ставил их на один уровень с южанами, не имевшими их. Я знал, что они жили в исключительной бедности, и привык признавать их бедность как неизбежное следствие того, что они не были рабовладельцами. Я почему-то впитал мнение, что при отсутствии рабов не может быть и богатства, не говоря уже о роскоши. И по приезде на Север я ожидал встретиться с грубым, неотесанным и некультурным населением, живущим в простоте, похожей на спартанскую, ничего не знающим о развлечениях, роскоши и величии южных рабовладельцев. Учитывая мои предположения, любой, знакомый с делами в Нью-Бедфорде, легко может понять, как ясно я увидел свою ошибку.

В середине того дня, когда мы прибыли в Нью-Бедфорд, я сходил на причал, чтобы посмотреть на корабли. Тут я обнаружил, что окружен убедительнейшими доказательствами богатства. Лежа на причале или плывя по течению, я видел много кораблей самых разнообразных моделей, в превосходном состоянии и огромных размеров. Справа и слева я был зажат большущими гранитными пакгаузами, до отказа забитыми всем необходимым и пригодным для жизни. Кроме того, было видно, что все заняты работой, но бесшумно в сравнении с тем, к чему я привык в Балтиморе. Здесь не звучало громких песен тех, кто занимался погрузкой и разгрузкой кораблей. Я не слышал никаких страшных проклятий или ужасных ругательств на рабочего. Я не видел, чтобы людей били, но видно было, что все идет гладко. Было заметно, что каждый человек относится к работе рассудительно, но с веселой серьезностью, которая показывала глубокий интерес к делу, так же как и чувство его собственного достоинства. Все это выглядело более чем странно для меня. От причалов я пошел бродить по городу, с изумлением и восторгом разглядывая великолепные церкви, прекрасные дома и заботливо ухоженные сады; все это говорило о таком богатстве, комфорте, вкусе и изысканности, каких я никогда прежде не встречал в любой части рабовладельческого Мэриленда.

Все выглядело чистым, новым и красивым. Я почти не встречал ветхих домишек с их бедствующими обитателями; ни полураздетых ребятишек и босых женщин, каких привык видеть в Хиллсборо, Истоне, Сент-Микелсе и Балтиморе. Здешние люди выглядели более умелыми, сильными и здоровыми и счастливее, чем в Мэриленде. Вид чрезвычайной роскоши не омрачался созерцанием чрезвычайной бедности, что обрадовало меня. Но самым удивительным, как и самым интересным для меня, было положение цветных, многие из которых, подобно мне, спаслись, найдя здесь убежище от охотников за людьми. Я встретил многих, кто только семь лет, как освободился от рабства и жил в прекрасных домах, явно наслаждаясь почти всеми удобствами жизни, какие, в общем, имели и рабовладельцы Мэриленда. Я осмелюсь утверждать, что мой друг, мистер Натан Джонсон (о ком я могу с признательностью в сердце сказать: «Ибо алкал я, и он дал мне есть; жаждал, и он напоил меня; был странником, и он принял меня»)[28], жил в опрятном домике, хорошо питался, получал, оплачивал и читал больше газет; лучше понимал моральный, религиозный и политический характер нации, чем девять десятых рабовладельцев в округе Тэлбот, что в Мэриленде. А ведь мистер Джонсон был простым рабочим. Его руки, как и руки миссис Джонсон, знали тяжкий труд. Я обнаружил, что цветные здесь намного более сплоченны, чем предполагал ранее. Я нашел, что они полны решимости защищать друг друга от кровожадного похитителя, рискуя всем.